Через двадцать лет
Шрифт:
Дважды повторенная за вечер фраза растопила излишки адреналина. Алекс и Эрика, переглянувшись, вняли совету, устало приканчивая порции напитка. Хотелось увидеть Дэна и расцеловать тоненькую китаяночку за благие вести, хотелось дать волю чувствам и сбросить куртку, в которой вдруг сделалось жарко. Но, конечно, доктор была права – следовало подумать о себе и вспомнить здравый смысл.
– Не знала, что Дэн учился на врача, он про это никогда не говорил, - призналась Эрика, думая об определении треснувших рёбер в машине. Алекс, натянув красную шапочку почти до самых
– Потому что не любит вспоминать. У каждого из нас есть мрачные отрезки в жизни – для Дэна ими стали два года, проведённые… О Господи, его только не хватало!
Девушка проследила за взглядом режиссёра – со стороны лифтов к ним, горя глазами и буквально сметая всех полами пальто, двигался тот, кого она однажды видела возле театра. Мистер Спаркс-старший, бородатый монумент.
– Оставайтесь на месте, не встревайте и, умоляю, не прислушивайтесь, - положив вещи обратно на сиденья, Алекс шагнул навстречу мужчине, - я сам.
Разговор, происходивший далее, Эрике хотелось не то, что не слушать, а элементарно не помнить. Каждую повышенную интонацию, каждую фразу, долетавшую с расстояния… Отец Дэна, кем бы он ни был и чем бы ни занимался, производил мрачное противоречивое впечатление – он словно опутывал тяжестью, липкой и холодной. Но человек, стоящий напротив и выдерживавший все упрёки и хлёсткие обвинения, не был его сыном. Он был Александром Гарретом, стряхнувшим с себя напускную иронию и множество других настроений. В глазах его сияла холодная ярость, и Эрика подумала, что такой не станет бояться влиятельных импульсивных отцов. Такого нужно бояться самому. Она очень надеялась, что активная жестикуляция обеих сторон не перейдёт в рукоприкладство – к счастью, этого не случилось. То ли не желая привлекать внимание уже начинавших глазеть на них людей, то ли успев уложиться в необходимый минимум, человек в пальто оставил Алекса и, громко ступая по гладкому полу, направился дальше. Проходя мимо Эрики, он задержал на ней долгий испытующий взгляд, а может, вовсе и не долгий – в следующее мгновение отец Дэна исчез в конце коридора – там, где находились палаты.
– Такое чувство, что мне снежок попал за шиворот, - пробормотала девушка, выправляя волосы из-под воротника, - он на всех смотрит подобным образом?
– Не знаю, как на других, а на сына – точно, - отозвался вернувшийся Алекс, - подождите, вы разве встречались?
– Один раз, случайно. Дэн не хотел вам говорить, но я и подумать не могла, что дело в семейных сложностях.
– «Сложности» - это мягко сказано, - режиссёр, изловчившись, надел оба рюкзака, - меня не удивляет, что вас ещё с семьёй не знакомили, удивляет, как этот человек сегодня здесь оказался. Кто-то из персонала потихоньку сообщил, ведь не мы же с вами?
– Потихоньку сообщил? – переспросила Эрика, беря сумки.
– Он разве важная шишка?
– В определённом смысле – да. Леонард Спаркс – нейрохирург из госпиталя Святой Марии, как видите, у меня были причины радоваться, что мы не поехали туда. Но все врачи друг с другом знакомы, примерно как актёры и режиссёры. В своей специальности Леонард – гений, несколько лет назад поставил на ноги известного танцора, сбитого машиной на Стрейт рут[73]. Но профессиональные заслуги не отменяют того факта, что как отец он – настоящий
Идя к лифтам, Алекс бросил на девушку взгляд, полный сомнений:
– Не уверен, мне ли рассказывать, но вы должны кое-что узнать…
И он поведал историю знакомства с Дэном, случившегося восемь лет назад: историю обычного декабрьского дня, холодной зимы, репетиций и одного полуобморочного создания, которое явилось просить работу в театре.
– Вы поэтому дежа вю упомянули? – сообразила Эрика, когда удалось, поблуждав немного по улицам, поймать такси – в столь поздний час оно было истинным чудом.
Алекс кивнул.
– Поэтому. Дэн позже рассказал про бегство из университета и последствия: папочка, стремящийся продолжить медицинскую династию Спарксов, поставил ультиматум… Ну, а дальнейшее известно – театр и наша встреча.
– И его мать ничего не сделала?
– Она пыталась отговорить, но вы же знаете Дэна: упрямая юность и юное упрямство. И это сейчас, в двадцать восемь, а что было тогда, представляете? Вообще-то Анжела – славная женщина, их с Леонардом разница в характерах даже на фотокарточках висит невидимой кармой. Не то страх перед мужем виноват, не то слишком активное почитание… В чём бы причина ни заключалась, ей лучше знать.
Такси сделало поворот, выруливая на пустую дорогу.
– Алекс, это ужасно, - с грустью заметила Эрика, - я знаю, конечно, семьи бывают разные, но подобные крайности… Разве не дико? А вы лично встречались раньше с ними?
– Нет, - отозвался мужчина, - судьба, видимо, берегла и меня, и папашу Лео. Я отслеживал одно время публикации о его достижениях, но знал, что при встрече могу не сдержаться и зайти дальше «пары ласковых»… Наверное, во мне бушуют издержки профессии.
Он снова нахмурился. Эрика повернулась к другу, с минуту глядя на его профиль и, повторяя недавний жест в госпитале, накрыла мужскую руку своей.
– Скорее в вас бушуют нерастраченные отцовские чувства.
– В самом деле? – стушевался Алекс, будто короткая фраза подпилила его монолитный внутренний стержень.
– Ну, не так, чтобы совсем бушуют… Я не задумывался особо. Знаете, если бы у меня… А впрочем, неважно – мы приехали.
За окном автомобиля в свете уличных фонарей возникла Кранберри стрит. Пара секунд – и частички фасада собрались воедино, латая режиссёрский стержень. Мисс Рубинштейн со вздохом распахнула дверцу, выбираясь на место прибытия.
– Вы сейчас домой?
– Сперва – в театр. Оттуда, уже на мотоцикле, домой, - сказал мужчина, расплачиваясь и вылезая следом, - а через пару часов – назад.
– Сочувствую… Может, всё-таки следовало доехать? – Эрика проводила взглядом исчезающее в конце улицы такси, но спутник был непреклонен.