Через лабиринт
Шрифт:
Там его ждал сюрприз.
В холле, в кресле, вытянув большие ноги, сидел Кравчук. Говоря откровенно, Козельский не думал, что увидит его сегодня. Лейтенанту потребовалось усилие, чтобы повести себя как ни в чем не бывало.
– Вадим, здравствуйте. Вас жду.
– Здравствуйте. Я ходил завтракать.
– Может быть, погуляем? Хочу с вами поговорить.
– Поговорить? О чем?
– Пойдемте. Лучше не здесь.
И он взял лейтенанта за локоть.
Они отправились в парк. Козельский думал, что геолог ищет в общении с ним своего рода алиби и будет
– Вы чем-то обеспокоены? У вас озабоченный вид.
– Да. Верно. С тестем у меня несчастье.
– С тестем?
– Козельский приложил все усилия, чтобы вопрос прозвучал обычно.
– Хочу рассказать об этом.
В словах Кравчука лейтенант уловил что-то напористо целеустремленное, не похожее на простое желание поделиться горем.
"Что он затеял?"
Они шли по дорожке знаменитого курортного парка, в начале которого, как и во всех парках, - подстриженные газоны, цветы в клумбах, старательно выпрямленные аллеи, а потом все это исчезает понемножку, и начинается лес, взбирающийся на склоны холмов, а холмы эти переходят в предгорья, и если идти долго, то выйдешь туда, где уже нет курорта и курортных скучных людей, а есть горы, и лес, и воздух. Но Козельский меньше всего думал о природе. Он старался понять Кравчука и не допустить ошибки.
– Тестя я не знал почти... И жена тоже...
Кравчук говорил то же, что в свое время Мазину Только подробнее немного. И еще он возвращался к сказанному, выделяя и подчеркивая то, что казалось ему особенно важным.
– Понимаете, скрытным он был очень. Пережил много. Дочери даже не доверял. Мы думали, никого у него нет близких. Но была все-таки. Женщина одна. Они вместе в ссылке были. Здешняя. Из Тригорска. Она могла знать о нем. Не знаю что. Но могла. Я ходил к ней вчера. Хотел попросить его письма.
– Простите, женщина эта на Лермонтовской живет?
– На Лермонтовской. Интересно. Вы знаете?
Вадим почувствовал себя ловчим.
– Я вас там видел. Случайно.
– Случайно?
Вадиму стало не по себе.
– Я видел, как вы шли в ту сторону. Я сидел в Цветнике. Показала она вам письма?
– Нет. Но сейчас дело не в этом.
– А в чем же? Простите, я вас не совсем понимаю.
– Не волнуйтесь. Скажу. Эта женщина умерла. Я только что был там. Пошел еще раз. Говорят, она покончила с собой. Сегодня ночью.
Они ушли уже довольно далеко от "цивилизованной" части парка и шагали по тропинке, карабкавшейся в гору среди сосен над небольшой речкой. Козельский вдруг заметил, что ни впереди, ни позади никого нет. Он почувствовал беспокойство. Показная искренность Кравчука сбивала его с толку. "Кто из нас кого ловит?" - подумал лейтенант, бросив взгляд на массивную фигуру геолога.
– Послушайте. Не понимаю я вас. Зачем вы мне это рассказываете?
– Понимаете.
Сказано было веско, слишком веско, так что Вадим, как когда-то ночью, у ресторана, ощутил страх.
– Понимаете. Нужно вызвать Мазина.
Козельский почувствовал себя попавшимся мальчишкой.
– Кто такой Мазин?
Дорожка сузилась до предела. Справа над ней нависала гладкая серая скала, внизу шумела по камням речка.
– А вы кто?
Вадим вспомнил, что пистолет остался в номере, в чемодане.
– Я говорил вам.
– Нет. Вы не химик. И не в отпуске вы здесь.
– А зачем же?
– Следить за мной.
Геолог остановился и преградил Вадиму путь.
– Я видел вас в машине. Вы приезжали вместе с Мазиным.
– Бред какой-то, - сказал Козельский.
Под легкой рубашкой Кравчука перекатывались мускулы.
"Не справлюсь я с ним", - подумал лейтенант и почувствовал, как по лицу его покатилась предательская струйка холодного пота. Он поднял голову, чтобы встретиться с Кравчуком лицом к лицу, но тот смотрел мимо, куда-то вверх и за Козельского. "Хочет, чтобы я повернулся к нему спиной. Не выйдет!"
XII
– Я к нему, а он не шевелится. Вижу, голова пробита. Смотреть очень страшно. Не поздно еще, людей полно, а те двое пошли себе, как ни в чем не бывало, - рассказывал Володька.
Мазин почувствовал что-то вроде стыда. Ему всегда становилось стыдно, если он видел или слышал, что молодые здоровые люди "не замечают", как на глазах у них бьют, оскорбляют или даже убивают человека. Их немало, этих трусов. Они еще осмеливаются говорить о собственной мудрости: "Полезешь, а тебя ножом!" Но, к счастью, есть и такие ребята, как Володька.
– Думаю: уйдут. Ну, я за ними!
Он, конечно, не мог их задержать, этот щуплый подросток, но он сделал так, что они не ушли. Хотя, казалось, им повезло. Сразу за углом поймали свободное такси. Но Володька видел номер машины, и не успела "Волга" скрыться из виду, как он уже набирал цифры в будке телефона-автомата.
Взяли этих двоих в ресторане.
– Ты, Володя, заходи ко мне, если охота будет, - сказал Мазин, прощаясь с пареньком. И, пожимая узкую ладонь, подумал, что они еще обязательно встретятся.
В приемной дожидалась заплаканная Аллочка. И хотя у Мазина были на счету минуты, потому что он спешил в Тригорск, он не подал виду, что торопится, а терпеливо дождался, пока она напьется воды, вытрет глаза и сможет, наконец, заговорить.
– Что с ним, Игорь Николаевич?
– Ничего хорошего - пробит череп, сотрясение мозга. Вы кастет когда-нибудь видели?
– ответил Мазин жестковато.
– Он не умрет?
– Не знаю. Если б вы сказали все сразу, нам не пришлось бы обсуждать этот вопрос.
Но ему было все-таки жаль ее, и он снял телефонную трубку:
– Больница? Мазин говорит. Меня интересует состояние Семенистого. Да, да. Того самого. Говорите, лучше?
И Мазин протянул трубку через стол, чтобы Алла услышала сама.
Она улыбнулась сквозь слезы.
– Спасибо.
– Не стоит. Вашему Эдику еще придется отвечать перед судом.
– Он не виноват.