Через тысячу лет
Шрифт:
— Я понимаю ваше намерение! Вам показалось, что этот куст хлопчатника для нас не представляет ценности? Хотите, выдернув его, улететь? Этого не будет! — сказал Ашир сорокам и бросил в них камень.
С полпути он опять вернулся назад, увидев, как издали, подпрыгивая, сюда бегут две собаки.
Они бегали и катались, играя друг с другом на мягких всходах растений. С другой стороны появился огненно-красный петух, сопровождаемый курами. Он своим видом напоминал надменного краснохалатого бая прошлых веков.
— Они все как будто сговорились! — проговорил Ашир, качая
Мальчики в школьной мастерской смастерили из железной сетки кувшин, затем принесли на участок и накрыли им хлопчатник. Чтобы наблюдать за ним, назначили ежедневное ответственное дежурство.
При достаточной воде, питании, а также свежем воздухе, тепле, обработке, неизвестный росточек в считанные дни, распустив пушистую шапочку, значительно вырос. Его цвет был более бледным, чем у недалеко проросшего обычного хлопчатника. Листочки его были более продолговатыми, с хлопчатником у него было мало общего.
Как он будет цвести? Какие даст плоды? Восьмиклассники, все школьники, люди села, — ждали с нетерпением ответа.
* * *
Школьников распустили на летние каникулы. У каждого из них во время летних каникул была своя определенная цель. Кто хотел поехать в город отдохнуть, кто собирался путешествовать, кто — работать в ученической производственной бригаде.
Перед началом каникул у Ашира почему-то испортилось настроение.
Уставившись в одну точку, он подолгу сидел задумавшись. Губы беззвучно подергивались.
— Что с тобой? Может, ты обижаешься на кого-нибудь? — спрашивали друзья.
— Ничего не случилось! — говорил он и уходил от ответа.
Учительница в перзые же дни каникул зашла к Аширу, однако, дома не застала. Она нашла его около старого забора на пологом холме.
Прислонившись к забору, Ашир смотрел на запал. Солнце, украшавшее голубое небо, постепенно пряталось. С запада, это теперь особенно отчетливо стало видно, приближалась темнота. Видневшиеся на горизонте деревья и здания сначала превратились в силуэты, л вскоре и совсем исчезли из глаз.
Ашир, словно испугавшись надвигающейся темноты, повернул свой тревожный взгляд и пошел назад, к дому.
— Пальванов, что ты здесь делаешь? — раздался знакомый голос учительницы,
— Да так просто. Вышел прогуляться.
— У меня к тебе есть дело. Пойдем в школу.
Аннабег Курбанова привела Ашира в кабинет директора учебной части.
Учительница сначала спросила о каникулах, о работе ученической производственной бригады, про хлопчатник Урха. В ходе беседы она заметила, что у Ашира не было и в помине прежнего бодрого настроения,
— Ашир, ты не заболел?
— Нет.
— Почему же ты тогда такой грустный? — спросила Аннабег Курбанова.
Широко раскрыв полные тревоги глаза, он начал рассказывать:
— Два месяца тому назад, когда Ялкаб обедал, он едва не подавился. Мама как раз в это время вышла, чтобы дать теленку травы.
— Дальше.
— После этого случая Ялкаб перестал с нами обедать. Он находил сто причин, чтобы унести еду в свою комнату. И вот однажды вечером, когда он, как всегда, нес обед к себе в комнату, я подсмотрел за ним в окно. Он, прихлебнув одну ложку супа, сморщил лицо и сидел некоторое время не двигаясь. После, завернув миску в бумагу, вышел во двор, отнес в сторону и вылил, а потом возвратился в комнату.
Находясь в таком положении, брат за два месяца очень похудел. Он очень мучается, скрывая от матери свое болезненное состояние. Как и раньше, вставая рано утром, уходит на работу, трудится с увлечением на участке. Хотя днем он от всех и скрывает свой недуг, ночью сильно страдает. Когда все расходятся по комнатам спать, Ялкаб долгое время не гасит свет. Он лежит на кровати, положив руки на грудь и напевая грустные песенки. Иногда, не открывая глаз, просматривает фотографии своих друзей, с которыми вместе когда-то учился в институте. И так каждую ночь. А когда перевалит за полночь, он начинает кипятить шприц на электроплитке и делает себе уколы. Лосле этого он прекращает стонать и успокаивается. Про его болезнь, кроме меня, пока никто не знает.
Если вдруг об этом узнает мама, ей будет очень плохо. Она не выдержит, увидев его жалкое состояние, она себя истерзает. Поэтому я до сих пор никому не говорю, думал, что, может быть, Ялкабу будет лучше. Но здоровье Ялкаба, хотя он и скрывает от нас, с каждым днем ухудшается. И мать об этом рано или поздно узнает.
Выслушав рассказ Ашира, Аннабег Курбанова почувствовала себя неспокойно. Она поняла из рассказа Ашира, что состояние Ялкаба действительно опасное.
— Ты зря не волнуйся. Может быть, еще ничего страшного нет. Вот на днях схожу сама и поговорю с Ялкабом. А то, что он болен чем-то, это ты, пожалуйста, близко к сердцу не принимай. Он же сам врач, он себя не отдаст в руки болезни. А, может быть, он над собой делает опыты? Что ты, не знаешь своего брата?
— Так ли это? А я-то ходил переживал, что Ялкаб тяжело заболел. Мне и в голову не пришло, что он может производить над собой эксперименты. Мне надо было пораньше придти к вам, уважаемая учительница!...
Аннабег Курбанова на следующий же день пошла з больницу, чтобы поговорить с Ялкабом. Войдя в его кабинет в белом халате, она долгое время смотрела, как Ялкаб осматривает больных. Пока Ялкаб оглядел трех пациентов, он настолько ослабел, что, поставив вместо себя другого врача и сказав Аннабег Курбановой «прости», зашел в какой-то свободный кабинет и заперся изнутри.
«Пойти или не пойти?» — стояла, раздумывая, Аннабег Курбанова. После подошла к двери и несколько раз постучала. Прошло пять-шесть минут, пока повернулся ключ в замочной скважине.
Когда Аннабег Курбанова уже собралась уходить, дверь тихо открылась и показалась голова Ялкаба.
— А, Аннабег, проходи. Ты еще не ушла? У тебя ко мне какое-нибудь дело?
— Да, дело есть, — сказав, Аннабег прошла в комнату и села на стул. Ялкаб опустился напротив.
Она машинально просмотрела бумагу с написанными стихами, которая лежала на столе. Ялкаб, протянув руку, хотел спрятать листок, но Аннабег Курбанова придвинула бумагу со стихотворением к себе и начала читать вслух: