Через все преграды
Шрифт:
— Еще коров покупать? А зачем вам?
— Как — зачем? — не понял в свою очередь Петр нелепого для него вопроса. — Чтобы больше было!
— А зачем вам больше, у вас и так скота полон двор.
Петр самодовольно ухмыльнулся: замечание нового работника, что у них много скота, понравилось ему.
— Много, а будет еще больше.
— Так ты же сам говорил, что с хозяйством не справляетесь, работать некому!
— Ничего, батька еще работников наймет. Или немцы дадут. Он уже толковал с кем-то.
Ребята
— Все равно, — недоумевал Сережа, шагая сзади Петра, — ну сам подумай: для чего вам больше, когда у вас и так всего достаточно.
Петр, несколько замедлив шаги, поравнялся с Сережей и, с сожалением глядя на него, как на слабоумного, объяснил:
— Дурак ты! Больше надо, чтоб богаче быть. Вот у нашего швагера [2] до того, как ваши пришли, 300 пуравиет своей земли было, да в аренду наймовал не то… — он задумался, припоминая. — Не помню, сколько… Что-то много! Так у него дом из восьми комнат, оцинкованным железом крытый. Вся постройка каменная, 30 коров держал. Свиней и овец — нету числа. Пять работников сквозь целый год держал. У него в банке сто тысяч лат лежало! Сто тысяч!..
2
Швагер — дальний родственник.
— Видать, добрый жмот… — невольно буркнул Сергей.
— Кто, кто? — настороженно переспросил латыш, не знавший, к счастью, слова «жмот».
Сергей спохватился, что брякнул лишнее: ссориться с Петром не стоило. Он мельком посмотрел на своего провожатого, прикидывая в уме, как бы поуклончивей ответить ему, но, встретив самоуверенный, требовательный взгляд молодого хозяина, обозлился. «Еще унижаться перед ним!» — подумал Сергей и сказал с вызовом:
— Жмотами у нас тех зовут, которым все мало, которые все себе гребут, чтоб больше было.
К его удивлению, это не задело Петра.
— Чтоб больше было — правильно, — мотнул хозяйский сын своей низколобой головой. — Каждый к себе гребет, чтоб разбогатеть, да не каждому богатство в руки идет. Вон, гляди, хутор Лацисов за ручьем, — указал он на ветхую избу с просевшей посередине соломенной крышей. — Рядом с нами живут, а — не одинаково. Им земли нарезано всего пятнадцать пур.
— А семья у них большая? — полюбопытствовал Сергей.
— Двое самих, бабка да пятеро мальцов. Старший — мне ровесник.
— А почему же у них земли так мало, ведь семья у них, выходит, вдвое больше вашей?
Петр подозрительно покосился на Сережу. Только пройдя шагов пятнадцать, он медленно и угрожающе произнес:
— Это ты брось! Это при ваших тут всех равняли. А теперь наш Мартин в полиции, помощником
Некоторое время он шагал молча, видимо, подыскивая более убедительные доводы, почему им, Рейнсонам, можно иметь больше земли, чем соседям.
— У Лациса только одна корова осталась. Вторую немцы забрали, да, наверно, скоро и последнюю заберут: Лацисам налог платить нечем. И конь у них только один. Зачем им земли много?
Сережа хотел спросить, почему это v Лациса из двух коров взяли одну и последнюю хотят отнять, а у них, у Рейнсонов, 6 коров, 3 лошади и ничего немцы не взяли. Но, вспомнив, как Петр произнес: «Наш Мартин в полиции служит, он право имеет», решил, что лучше не ввязываться в спор: «Какая может быть справедливость при фашистах!» — подумал он.
Вечером, когда Сережа сидел на ступеньках крыльца и ел длинную и тонкую, как крысиные хвостики, морковь, мимо него несколько раз пробежала Мария, девятилетняя внучка старика Якова Рейнсона. Обычно она смотрела на Сережу со страхом и, встретившись с ним, стремительно уносилась прочь. А сегодня она пробегала мимо него с таким видом, словно хотела и не решалась что-то сказать. Сережа не обращал на нее внимания, пока девочка не назвала его по имени. Он обернулся.
Мария одним васильковым глазом смотрела из-за приоткрытой двери. «Чего еще ей?» — равнодушно подумал он.
— Серкей! — повторила она. — Там — русский, — и показала два пальца.
— Где русский? Кто? — насторожился Сережа, переставая грызть морковь.
Девочка шире приоткрыла дверь и, махнула рукой по направлению к бане.
— Где? В бане, что ли? — спросил он, поспешно вскочив.
— Hay! — отрицательно затрясла она головой и быстро-быстро заговорила по-латышски, махая рукой куда-то дальше.
Сережа пожал плечами.
— Не понимаю.
Девочка с легкой досадой посмотрела на него и убежала в дом.
«Какие русские? О ком она говорит? Не узнала ли что-нибудь о наших ребятах?» — подумал он. Доев морковку, хотел было идти на кухню, чтобы с помощью хозяйки разузнать, в чем дело, как вдруг Мария снова появилась на пороге.
— Там, на хутор, русски девочки живи! — воскликнула она, блестя синими пуговками глаз. — Одна маленьки, одна большой. Два дня живи.
Сережа догадался, что ей известно что-то про его друзей.
— Далеко они? Как к ним пройти? — встрепенулся он.
Из жестов и отдельных слов Марии он заключил, что, по всей видимости, она говорила про Инну Булычеву с маленькой Наташей. К несчастью, объяснить по-русски, как к ним пройти, она не могла.
— Ты завтра… морген… понимаешь? Утром… меня — туда! — затормошил ее Сережа.
Мария согласно кивала головой: да-да, она непременно проводит его. Завтра утром. Она будет очень рада, если там окажутся его знакомые.