Через все преграды
Шрифт:
Зирнис взъерошил пальцами длинные жесткие усы, отчего они ощетинились у него, как у кота.
— Зачем — в батраки. В батраки не пойдем.
— Или, думаешь, поможет кто? Так я тебе скажу про эту помощь. Помнишь, как после той войны тоже помощь давали? Мой батька взял три сотни в английском банке, — думал хозяйство поправить. А потом десять лет этот самый банк, будь он проклят, жилы из нас тянул, чуть совсем не разорил. По договору мы должны были на все три сотни шпигу поставить для консервного завода по
— Теперь нас не проведешь. Поумнели. Наши вернутся, — совсем другая жизнь пойдет, чем до войны.
Гунар искоса поглядел на приятеля, и его широкий лоб прорезали две резкие горизонтальные складки. Несколько минут ехали молча.
— Думал я, думал и вижу: один нам выход после войны — делать, как у русских. Потому, в колхозах машины работают, и опять же, помощь от государства. Слыхал, что рассказывали наши делегаты, которые на Украину ездили?
— Кто знает? — не сразу ответил Гунар. — Оно, конечно, раз у нас теперь ничего нет…
Телегу резко тряхнуло на выбоине, и латыш смолк. Через минуту он, хмурясь, заметил:
— Рано мы разговор про то завели. Еще неизвестно, чем война кончится. Слыхал, фрицик к Москве подходит.
— Кто это говорит? Гитлер брехнул. Нашел кому верить! Насчет войны мы должны свое понятие иметь. — Зирнис, многозначительно сузив глаза, сбоку посмотрел на приятеля и продолжал тише: — Мне один человек говорил: — по радио Москву слушал.
— Что передают? Как на фронте?
Хмурое выражение на лице Гунара прояснилось.
— Не могу тебе объяснить в подробностях. Одно скажу: здорово фрицикам наши кровь пускают. Загляни-ка ты ко мне через недельку. Обещал мне тот человек в скором времени бумагу дать, где как раз про это напечатано.
Ближе к городу стали встречаться подводы, пешие женщины с корзинками. Гунар распрощался с Зирнисом и сошел с телеги.
Когда вдали показались первые городские строения, Ян зашевелился. Он взял длинный лозовый прут и, придерживая лошадь, многозначительно сказал мальчику:
— Ты, Илюшка, держись крепче, не упади, как будем кордон проезжать. Крепче держись.
Илья удивленно посмотрел на него.
— Чего я упаду?
— Мало ли чего. Конь может дернуть или еще что, — невнятно пробормотал латыш.
— А кордон этот самый где?
— Да вон! — указал Зирнис вперед, на небольшой фанерный домик за шоссейным кюветом.
Напротив домика, точно колодезный журавль, стоял поднятый над дорогой полосатый шлагбаум. На обрубке бревна сидели два латышских полицая с белыми повязками на рукавах. Когда подъехали ближе, за кустом подле фанерного домика увидели третьего — голого,
Как только телега приблизилась к шлагбауму, краснорожие полицаи поднялись и загородили дорогу.
— Пропуск! — коротко спросил один.
Зирнис, остановив лошадь, протянул ему бумажку. Полицай бегло прочитал ее и вернул крестьянину.
— Что везешь? — грубо спросил он, щупая повозку глазами.
— Да яиц пару десятков и сала немного дочке, — ответил Зирнис, неторопливо вытаскивая из-под травы маленький самодельный чемоданчик.
— Вас? — лениво спросил немец с дивана, не поднимая головы.
Полицай повернулся и, почтительно приложив руку к козырьку, перевел.
— Пять яиц и кусок сала для немецкой армии, освободившей Латвию от большевиков! — потребовал полицай, поворачиваясь к Зирнису.
Второй полицай, обойдя телегу, сунул руку под слежавшуюся траву. У Ильи замерло сердце: «Сейчас гад большой ящик нащупает!»
Однако Ян не проявлял и тени беспокойства. Он очень медленно открывал чемоданчик, не выпуская из правой руки вожжи и длинный лозовый прут.
«Ну что возится! — нервничал парнишка. — Отдал бы скорей!»
Лошадь вдруг рванулась вперед с такой бешеной силой, что усердный полицай, шаривший под сеном, отлетел в канаву, сбитый с ног осью заднего колеса. От неожиданности Илья тоже едва не кувырнулся с телеги.
— Тпру!.. Тпрру! — закричал Зирнис, натягивая вожжи. — Тпррр!
Но жеребец, задрав голову и закусив удила, карьером скакал по шоссе. Сзади орал от боли и злости сбитый с ног полицай. Немец, вскочивший с дивана, хохотал, видя, что крестьянин никак не может справиться с лошадью.
— Тебе только на быках ездить!
Через минуту телега загрохотала по крупному булыжнику и вылетела на кривую узкую улицу городской окраины.
Зирнис оглянулся, опустил вожжи.
— Шш, Воронко.
Лошадь сразу перешла с галопа на легкую рысь, а потом и совсем остановилась.
Глянув на Илью, все еще растерянно державшегося за грядку телеги, латыш хмыкнул и провел пальцами по усам.
— Что, напугался? Хо-хо-хо! Во как мы их, курощупов!
Илья с недоумением смотрел на улыбающегося Зирниса.
— Дядя Иван, так вы… сами, нарочно? — прошептал он. — Вот здорово! Как это вы?
Ян оглядел телегу — все ли в порядке, хозяйственно подоткнул свесившиеся с нее клочки клевера и тронул коня. Подвода опять запрыгала и загрохотала по мостовой.
— Штука не хитрая, — объяснил он мальчику. — Тут все дело — конь. Мой Воронок страх не любит, когда его меж ног чем трогают. Вот я, как полицай повернулся, и сунул хворостинку будто невзначай. А остальное ты сам видел.