Черная часовня
Шрифт:
Вдруг металлический запах, пробивавшийся сквозь мой носовой платок, изменился… такая вонь могла исходить только от большого количества свежей крови. Я снова почувствовала себя как на месте первого преступления – посреди элегантной комнаты, ставшей сценой для столь неэлегантной смерти.
Лампа инспектора высветила естественное углубление в каменном тоннеле, и я с удивлением увидела… человеческие кости. Останки рук и ног, сложенные рядами, словно рулоны свитков на полках библиотеки, перемежались вереницей лишенных челюстей черепов, выстроенных
– Значит, это часть катакомб, инспектор? – Голос Ирен звучал глухо из-за прижатого к лицу платка.
Катакомбы! Ну конечно!
– Под Парижем простирается не только наша знаменитая канализационная система, – ответил инспектор по-английски, – но и сотни километров гранитных карьеров, разработка которых началась еще при римлянах. Незадолго до революции церковь и полиция настояли на том, чтобы кости тысяч людей, захороненных в Париже, переместили в катакомбы. Город разрастался и захватывал территории, которые ранее принадлежали сельским кладбищам, где были захоронены многие поколения прихожан, иногда даже в общих могилах. Такие участки становились рассадниками инфекции, люди болели, а уровень земли на кладбищах при некоторых соборах поднимался на десять, а то и двадцать футов: такое количество останков там было погребено.
Я глубоко и очень демонстративно выдохнула в носовой платок, давая понять инспектору, что он мог бы и опустить столь отвратительные подробности.
Ле Виллар прочистил горло:
– Большая часть костей с таких кладбищ была перевезена в катакомбы на южном берегу Сены. О существовании этого места никто не знал до тех пор, пока совсем недавно оно не было обнаружено строителями башни; без сомнения, в Париже все еще остается огромное количество неизвестных захоронений безымянных останков. Как бы то ни было, в последнем прибавлении к здешнему погребению оказалось слишком много плоти. – Он повел лампой в сторону, осветив лежащую на полу кучу тряпья.
Ткань была грубой – такую могли пустить на паруса или использовать в качестве основы для живописи маслом, как мне сначала показалось. Но вдруг Ирен резко вдохнула, еще сильнее прижав платок к лицу, и я поняла, что на самом деле я вижу брошенные в беспорядке нижние юбки из дешевой льняной материи.
– Еще одна женщина? – спросила Ирен.
– Еще одна жертва, – мрачно ответил инспектор.
– Кто?
– Впору только догадываться. Возможно, торговка хлебом, но не исключено, что проститутка.
Ирен отняла пропитанный нюхательной солью платок от лица.
Я неосознанно потянулась, чтобы остановить ее, понимая, сколь зловонный воздух сейчас ворвется в ее легкие. Но примадонна нарочно сделала такой глубокий вдох, что я увидела, как ее ноздри затрепетали, словно у гончей.
– Ирен! В закрытом помещении вроде этого запах должен быть непереносимым.
– Твоя правда. Наверное, так пахнет на поле
Подруга мигом сняла перчатки и, присев на корточки, дотронулась пальцами до темной лужи на полу.
Я отпрянула, с ужасом глядя на алые пятна, в полной уверенности, что это кровь.
– Вино, – изрекла она. – Красное вино. – Теперь она провела пальцами по камням и поднесла руку к глазам, чтобы получше рассмотреть. – И кое-что покрепче.
– Мадам не стоит изображать из себя ищейку, – сказал инспектор, с отвращением наблюдающий за экзерсисами Ирен. – Сюда вот-вот доставят собак.
– Неужели? – Примадонна поднялась, вытирая испачканные пальцы о мой белоснежный носовой платок. – Ищейки – это очень увлекательно, инспектор, но я сомневаюсь, что от них будет прок. Лично я послала бы за сомелье.
С этими словами она повернулась, снова прижала платок к носу и зашагала прочь из этого жуткого места.
– Сомелье? – переспросила я Ирен, как только мы выбрались на свежий воздух и на минуту остались одни. – Человек, подающий спиртное? Я знаю, что французы предельно серьезно относятся к своему вину, но зачем ты предложила инспектору такую дурацкую идею?
– Идея вовсе не дурацкая! Если здесь, под Эйфелевой башней, было пролито то же вино, что хранится в погребе дома свиданий, нам весьма полезно об этом узнать.
У меня не было времени переварить услышанное: к нам снова приблизился инспектор ле Виллар, да в такой спешке, что даже забыл поклониться.
– Теперь, когда вы все увидели, вашего присутствия ожидают в отеле «Бристоль». Ваш кучер сможет вас туда отвезти? Это на улице Фобур-Сент-Оноре.
– И я, и наш кучер – мы оба знаем, где находится улица Фобур-Сент-Оноре, – сказала Ирен. – Нас примут в любое время?
– В любое время, – мрачно подтвердил инспектор. – Дело вышло далеко за пределы полицейских кругов. Мне очень жаль, мадам и мадемуазель, что вам пришлось стать свидетелями подобной сцены, но все мы не более чем пешки в руках высших сил.
Он резко поклонился на прощание и вернулся к своим жандармам, которые уже столпились у входа в катакомбы с лампами в руках. Неподалеку ожидали похоронные дроги; запряженные в них лошади так низко повесили головы, будто оплакивали свою будущую пассажирку.
– Скоро эта несчастная присоединится к своим более элегантным сестрам в холодных постелях парижского морга, – уныло проговорила Ирен.
– А к кому присоединимся мы в отеле «Бристоль»?
– Там обычно останавливается принц Уэльский, когда приезжает в Париж.
Я подняла брови, но никто не обратил внимания на этот жест возмущения. Между тем я жаждала встречи с Берти не больше, чем личного свидания с Джеком-потрошителем.
Отель «Бристоль» выглядел пристанищем, достойным принца. Даже английского принца.