Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)
Шрифт:
– Ты только не говори себе, что ничего не выйдет. Надо поверить.
Серьезный взгляд, и голос - ласковый, но твердый. Верно; эта уж, если решила что, от своего не отступится. "Что ж с тобой делать... Только ведь испугаю тебя..."
– Не думай, я не побоюсь, - словно мысли прочла.
– Покажи руки, Учитель...
Только губы дрогнули. Опустилась на колени, провела рукой над его ладонями.
– Тебе рассказал кто-то?..
Дернула плечом, не поднимая глаз:
– Я знала. Всегда знала. Теперь... только поверь мне.
"Если бы ты знал, почему я выбрала этот путь..."
Она склонилась к самым его рукам, зашептала что-то - быстро, горячо, беззвучно. Он чувствовал ее теплое дыхание на своих ладонях; то ли мерещилось, то ли и вправду - боль утихала... Удивился про себя: неужто и меня убедить сумела?.. Невероятно...
Она закрыла глаза, борясь с безумным неодолимым желанием - коснуться губами этих израненных рук; стискивала зубы, чувствуя, как набегают на глаза слезы. Хотелось верить, так хотелось верить - все удастся, ведь не было еще так ни разу, чтобы - не удалось... ничего, ничего, бывали раны и страшнее... но никогда не было - таких. Незаживающих. Как долго, долго, бесконечно тянутся минуты... Если бы ты знал... если бы ты знал - все эти годы, все, все - только ради этого... Голова кружится, перед глазами огненные круги. "Не может быть. Не может! Я не верю..."
– Не могу... больше...
Он поддержал ее, когда она начала медленно валиться навзничь. Не открывая крепко зажмуренных глаз:
– Что?..
Он молчал, глядя в ее лицо.
– Не получилось... Не говори ничего!
– почти зло.
– Я знаю. Значит, я так ничему и не научилась.
Одна слезинка, жгучая и злая, все-таки пробилась из-под длинных ресниц:
– Ненавижу себя.
Он не знал, что говорить. Попытался как-то успокоить:
– Мне стало легче, девочка. Поверь, это правда.
– Вот именно. Девочка. Девчонка. Глупая самоуверенная девчонка. Так и скажи. И не нужно меня утешать!
– посмотрела с вызовом.
– Только прости. Если сможешь. За то, что понадеялся на меня. А я... Прости.
Она стремительно поднялась и выскочила за дверь прежде, чем он успел ответить.
Потом он долго не видел ее - похоже, Ахтэнэ избегала встречаться с ним. До этого вечера...
Ей вовсе не хотелось спать в эту ночь: странное чувство непокоя, не дававшее даже на мгновение сомкнуть веки. Даже старинные книги не могли унять смятения души; может, виной тому была бьющая в окно метель...
Она не смогла бы объяснить, откуда знала, что нужно идти именно сюда, в Одинокую башню. Из приоткрытой двери тянуло холодом, но видно было, что в комнате горит светильник - значит, не спит. Не спит. Странная мысль. Грустная. Нелепая. Он говорил - Бессмертные не умеют спать.
Мысль о бессмертии заставила ее помедлить на пороге. Наверно, легче всего это понять детям - им кажется, что они никогда не умрут. И - правы: он ведь тоже говорит, что люди не умирают - уходят. Он вообще в последнее время много говорит о Дороге. Ему верят. В людях Твердыни нет страха смерти - а потому они сами подчас вызывают страх почти священный. Многие думают, что Черным Рыцарям вообще неведом страх: словно нет ничего страшнее, чем ступить за порог, словно бояться можно только за себя. Смешно. И грустно.
Бессмертие... Те, что были рядом с тобой, уходят без возврата - а ты живешь. И всегда вокруг тебя - люди, и всегда ты - один, потому что знаешь: они уйдут. Ты - останешься. И будешь помнить - всех и все. Тяжело понять, как это - помнить все. Иногда у кого-нибудь случайно вырывается: "Учитель, ты не помнишь?.." - и в его глазах появляется тень печальной улыбки. Милосердный дар - забвение: тускнеют воспоминания, и самые тяжелые и страшные из них, теряя отчетливость, оставляют по себе только смутную горечь и приглушенную саднящую боль. И человек сживается с ней, привыкает. А - когда, вспоминая, переживаешь все заново? Так, словно это происходит сейчас?.. Он однажды обмолвился об этом свойстве памяти Бессмертных, и с тех пор она часто задумывалась над этим.
Девушка тряхнула головой пытаясь отогнать грустные мысли, и тихо проскользнула в комнату.
...Стрельчатое окно в тонком переплете распахнуто настежь, вьюжный ветер врывается в комнату, швыряет пригоршни снега в лицо тому, кто стоит у окна - высокому, седому, запахнувшемуся в крылья, как в плащ...
Он стоял, запрокинув голову, закрыв глаза - она знала это, даже не видя, - и ветер развевал его волосы - белые, белые, как зимняя луна, и металось звездное пламя в хрустальной чаше светильника - огонек бесприютной души, а вьюжная ночь за окном была светлой, ветер гнал призрачные рваные облака, и в разрывах туч проглядывало черное небо с далекими искрами звезд - ночь полнолуния; тени и блики скользили по его лицу, и вздрагивали больные крылья...
Она беззвучно вздохнула, и беззвучно выскользнул сухой стебель из ее пальцев, но он услышал и обернулся, и она одними губами прошептала - не надо...
– зная, что сейчас произойдет: черные крылья обернутся плащом, снегом рассыплются звезды в волосах, и яркая ледяная звезда на челе погаснет, и погаснет, уйдет из глаз этот невероятный горький и счастливый свет, заставляющий видеть только - глаза, только - взгляд...
И - ничего этого не произошло.
Все с тем же странным выражением на лице, словно еще во власти неведомого ей видения:
– Ты?..
– Я, Учитель, - по-прежнему одними губами, - ты замерз, наверно... я принесу тебе горячего вина...
Так-уже-было. Он кивнул.
– И огонь погас... Сейчас я...
– Не надо...
Ощупью, не отводя глаз от ее лица, он закрыл окно, шагнул к камину так-уже-было - и начертил в воздухе знак Ллах: взметнулись языки пламени.
– Но... ты ведь не за этим пришла, - он с трудом выговорил эти слова.
– Ты... хотела говорить со мной?
– Да... Нет...
– внезапно она поняла, что хочет сказать, осознала, что несколько ломких веточек и высохших кореньев, которые все еще держала в руках - только предлог, повод прийти. Поняла и то, что ничего не скажет - просто не сможет, настолько чудовищным и невероятным было ее видение - а может, всего лишь кошмарный сон.
И - медленно, как во сне, наклонилась, подняла хрупкий стебель, подошла к столу. Шорох - шелест - шепот...
– Я принесу вина, - повторила, мучительно сознавая, что, быть может, разрушает непонятное, ею самою созданное наваждение, что может никогда больше не вернуться эта тень памяти - что он не ответит ей на единственный вопрос, который она хотела - и страшилась задать.
...Вернулась очень быстро; он благодарно улыбнулся одними глазами, приняв из ее рук чашу.
– ...Это чернобыльник - ахэнэ, его еще называют Черной Девой: есть такая легенда... Он успокаивает в горе, утишает боль; если растереть листья и приложить к ране, останавливает кровь, а рана заживает быстрее. Лечат им и лихорадку... Это ветка ивы, ниэнэ; свежие листья ивы хорошо класть на воспаленную рану, а древесный сок, собранный в пору цветения, лечит болезни глаз. Вот пятилистник - къет'Алхоро, Волчий след: он обостряет чувства и дает мыслям ясность, а Волчьим следом зовется потому, что растет на глухих лесных тропах - людские предания говорят, там, где прошел Древний Волк. Можжевельник, йэллх; его плоды собирают с пятнадцатого дня знака Локиэ до пятого дня знака Хэа и сушат только на воздухе. Чтобы язва подсохла и зажила скорее, сушеные ягоды надо истолочь и смешать с медом, а если омыть голову отваром или просто смочить им виски и лоб, можно снять головокружение. Дым от сухого можжевельника хороший, от него легче думать... Къелла, или ирный корень; аир. Собирают его корневища с поздней осени до первых дней знака Алхор, но выкапывать нужно непременно железным клинком. Тоже лечит раны - если настой сделать или присыпать рану сушеным корнем, истолченным в порошок. А это корень ириса, иэллэ; если сушеный корень смешать с вином, он хорошо помогает от кашля и боли в груди, дает успокоение душе и притупляет боль телесную. А это - о, это элгэле, звездный колос... где ты его разыскала? Его в здешних лесах трудно найти. Он помогает при чахотке. И... это - серебристая полынь.