Черная кровь. Черный смерч
Шрифт:
Уника варила мясную ушицу, потому что твёрдого Таши уже не мог глотать. Сложное это дело – похлебка, муторное. Пяток гладких камней, лёжа на углях, вбирал жар, Уника один за другим подцепляла их обугленной лопаткой и опускала в плотно сплетённый берестяной туесок, в котором готовилась похлёбка. Вода в туеске сразу начинала кипеть, а когда камень слегка остывал, Уника выуживала его и опускала в туесок следующий камень. Были бы дома, там горшки есть, а тут, с берестяным туеском, только так и можно обходиться. Берестяную посудину на угли не поставишь.
Над засыпанным снегом балаганом тонко
…Таши шёл по колено в воде. То была чёрная вода – черней угля и дёгтя, чёрная, как душа мангаса. Она леденила ноги, сковывая каждый шаг. Таши шёл, и ленивые волны расходились кругами. Вода прибывала, она уже достигала ему пояса, и в животе поселился кусок льда. «Хорошо, что Уники здесь нет, – думал Таши, – иначе этот холод застудил бы нашего сына…» Таши знал, что как только чёрная влага коснётся сердца, оно заледенеет и умрёт, но от стылой мерзости некуда было деваться, и Таши продолжал бесцельно идти, колебля смоляную гладь…
Ромар движением ступни смешал фигурки, отодвинул в сторону родовой амулет юноши. Помолчал, потом спросил Унику:
– Кроме ножа, у нас что-нибудь острое осталось?
Продолжая помешивать варево, Уника свободной рукой выдернула из рубахи проколку, протянула Ромару. Тот оглядел зелёную иглу, согласно кивнул.
– Кольни ему руку. Как следует кольни, до крови.
На запястье бледной руки выступила чёрная капля.
– Вот оно как… – протянул Ромар. – Давай-ка, быстро, раздевай его. Руку освободи! Вот тут. – Ромар наклонился и прикусил кожу на сгибе локтя, оставив метку на том месте, где вздувались темные вены. – Сделай разрез.
– Но… – пискнула Уника, не решаясь поднять руку. – Я не могу…
– Режь! – рявкнул Ромар. – А то он не доживёт до утра! Что мне, зубами его рвать?
Зажмурившись, Уника ткнула крошечным лезвием в вену.
– Глубже! – командовал Ромар. – Косой разрез должен быть! Ты что, не видела, как Матхи кровь пускает?
Тягучая смоляная струйка проложила дорожку по безвольно откинутой руке, запятнала лапник, на котором были постелены шкуры. Таши не дрогнул, ничто в запрокинутом лице не изменилось. Скоро на камнях скопилась лужица цвета тусклого гагата.
– Что с ним? – В голосе Уники звучало отчаяние.
– Это чёрная кровь Кюлькаса, – мрачно ответствовал Ромар. – Таши смыло волной, в которой плавало чудовище, и зараза проникла ему в кровь. Я только сейчас понял, что значат фигуры, которые выпадали при гадании. Лишь бы не было слишком поздно…
Дёрнув головой, Ромар освободился от мехового балахона, задрал голову, так что стала видна тощая стариковская шея.
– Ну-ка, милая, положи сюда руку. Так… Не здесь, чуть в сторону… Ага. Вот где! Теперь коли сюда.
– Не надо. Лучше я себе…
– Тебе ещё суп доваривать! И кормить нас обоих. Я этого не смогу. Делай, что тебе говорят!
В полутьме жилища кровь Ромара тоже казалась чёрной, но почему-то сразу было ясно, что это просто подводят глаза, а на самом деле кровь такая, какой ей должно быть от природы. Старик нагнулся, красные капли часто застучали о костяную фигурку родового амулета. Жидкость, сочащаяся из разреза на руке Таши, начала отблескивать алым.
– Пожалуй… хватит… – выдавил Ромар через минуту. – Перевязывай ему руку… а потом меня… – Ромар обессиленно откинулся на шкуры. – Постель в угол оттащи, а где кровь натекла – разведёшь костёр. Только смотри не замарайся, тебя лечить некому будет. И за супом присматривай, а то он уже кипеть перестал.
Всю зиму над новорождённым морем стояли непроницаемые туманы. Даже когда ветер набирал ураганную силу, а это случалось часто, свистящий воздух был напоён водяной пылью, которую не могла выморозить никакая стужа. Слишком много появилось вокруг воды, слишком грозно бушевала она. Кюлькас больше не показывался, но бедствие продолжалось и без него, обычным порядком. Неделя за неделей вода рушилась в котловину. Прежнего водопада уже не было, уровни двух морей почти сравнялись, но течение в новом проливе было сильным, так что даже в самые трескучие морозы он не мог покрыться льдом.
Постепенно Ромар и Таши начали подниматься на ноги. Разумеется, задолго до этого кончилось мясо, принесённое Таши. Уника пыталась ставить силки, искала другой добычи, но бедствие разогнало всю живность на много дней пути. Уника уже подумывала отправиться на берег нового моря, поискать вмёрзшие в припай тела утонувших зверей, но потом ей повезло: в горах она обнаружила озерцо, плотно затянутое льдом. Уника проколупала во льду прорубь, куда, спасаясь от замора, сплылась озёрная рыба. С того дня и чуть не до весны в балагане, притулившемся на горном склоне, ежедневно ели рыбу: окуней, щурят, плотву и мелкого снетка, которого удобно сушить впрок.
Словно договорившись, никто из троих не вспоминал о цели путешествия. Когда Таши начал подниматься, Ромар рассказал ему о причине катастрофы, едва не убившей всех троих. Таши, как умел, поведал о своих злоключениях. Но ни тот, ни другой не обсуждали никаких планов. Всё давно оговорено, нечего зря языком трепать, привлекать ненужное внимание враждебных сил. Дорога оказалась не так проста, как думалось вначале, но это ничего не значит. Окрепнут ноги, откроется путь, и они двинутся дальше.
Весна началась прилётом гусей. Тучи птиц потянулись с юга на знакомые болотистые угодья и заметались в растерянности, обнаружив вместо родных гнездовий серую поверхность моря. Птиц на побережье скопилось непредставимое множество: утки, чирки, гуси, кулики всех мастей, журавли и лебеди – все они толклись на одном месте, не зная, куда податься. На них не нужно было охотиться, потерявшие голову птицы сами шли в руки.
Три дня странники отъедались нежным птичьим мясом, запасали гусиный жир, который мало чем уступает медвежьему, и коптили сладкие утиные грудки. Уника подбила пухом три тёплые поддёвки. На четвёртый день троица вышла в путь. Балаган, уходя, оставили в порядке, даже кое-что из вещей, которыми прибарахлились за зиму и не смогли взять с собой, аккуратно разложили вокруг кострища. Делали так, хотя и знали, что возвращаться выпадет другим путём, а жердяная постройка без хозяев недолго простоит: осыплется хвоя с лапника, просочится внутрь дождь и сгноит всё их добро.