Черная маркиза
Шрифт:
Грир стиснул кулаки в карманах. Боже, вот же искушение, вот же настоящее умерщвление грешной плоти, какое и не снилось святым отцам-пустынникам, питавшимся сраными акридами. Вольно же им было сохранять свою хвалёную святость — ведь перед ними не стоял доверчиво на них пялящийся Дидье Бланшар! Да Грир проглотил бы сейчас мешок этих самых акрид, если бы всемилостивый Господь избавил его от такой пытки!
Но акрид не было, поэтому приходилось справляться самому.
И…. чёрт побери, что же такое творилось с парнем?!
—
Дидье отвёл глаза, и Грир мрачно решил, что оголец, находясь в здравой памяти, ничего им не расскажет, что бы его ни терзало. В конце концов, этот балабол столько лет помалкивал о своём треклятом галеоне…
Грир поглядел на Морана, безмолвно требуя, чтобы тот спросил что-нибудь ещё. Чтобы наконец поддел ту броню, в которую добровольно заковал себя Дидье Бланшар.
— Ты только с дочкой губернатора и разговаривал, — мягко сказал Моран, подходя к тому ещё на пару шагов. — Ей уже семнадцать, а ты с ней… как с Ивонной.
Да уж, подумал Грир, в отношении Дидье к Абигайль Стил не промелькнуло ни тени плотского интереса. Но почему тогда она вообще его заинтересовала?
Потому что Дидье Бланшар, чтоб ему пусто было, привык возиться со всякими брошенными птенцами, жадно впитывавшими тепло, которое он так щедро им дарил! И малышка Абигайль расцвела в этом тепле, как до неё — Ангелина, Клотильда, Моран, близнецы, Жаклин Делорм и, наверно, десятки других живых существ, чёрт бы их совсем побрал.
Но никому в целом свете Дидье не позволял позаботиться о себе, хотя сам был таким же… брошенным птенцом.
Эта нежданная мысль настолько поразила Грира, что он выпалил:
— Ей не нужна твоя защита, garГon. Отец обожает её, а мачеха заменила ей мать. По-настоящему заменила.
— Я это сам понял… когда поговорил с ней, — негромко отозвался Дидье. — Они хорошие люди.
— А если б это было не так, что б ты сделал? — так же тихо спросил Моран, подойдя к нему вплотную и внимательно вглядываясь в его серьёзное лицо.
— Попробовал бы ей помочь, — без колебаний ответил Дидье. — Придумал бы что-нибудь.
О Господи…
Он бы придумал, конечно!
Ну что за наказание такое!
— Проклятье, это дочка губернатора! — процедил Грир. — Ты бы выкрал её прямо из губернаторской резиденции, что ли, bougre d'idiot!
— Да, если понадобилось бы, — твёрдо проговорил Дидье.
Постучав себя кулаком по лбу, Грир собрался было что-то добавить про самоубийственную рыцарскую дурь, но вдруг хмуро проронил — совсем не то, что намеревался:
— Сто чертей тебе в глотку, Дидье Бланшар, я вот только губернаторских дочек ещё не крал!
— Ты? — одними губами вымолвил тот, сдвинув брови. — Ты тут ни при чём, кэп!
— А что же, одного тебя, остолопа, отпускать, что ли, тебя ведь не остановишь! — безнадёжно махнул рукой Грир, и Моран кивнул в подтверждение. — Разве что оглоушить тебя по башке твоей упрямой, да в трюм… — Он запнулся, сообразив, что несёт несусветную чушь… которая, тем не менее, являлась сущей правдой, и неловко добавил: — Я за тебя отвечаю.
Дидье помотал этой самой упрямой башкой, — недоверчиво и протестующе, — и пробормотал:
— Я сам… один… всегда за себя отвечаю.
И Грир негромко и решительно ответил, глядя прямо в его смятенные глаза:
— Ты никогда больше не будешь один.
А Моран снова спросил вполголоса:
— Ди… твой отец женился, когда твоя мама умерла? У тебя была мачеха? Там, в Квебеке?
Дидье вздрогнул и замер, и Грир понял, что канонир всё-таки нашёл его самое уязвимое место, поддев броню. И ещё одна мысль мелькнула у него в голове и пропала — как Моран догадался? Почему спрашивает об этом таким сдавленным, будто от боли, голосом?
Взглянув канониру в лицо, Дидье на миг прикусил губу, но потом ответил с таким же напряжением, но очень просто:
— Когда мама умерла, я никак не мог поверить. Ревел всё время, прятался от всех и ревел. Всё думал — как же так, она ведь ничего плохого не сделала, она… так нужна была Мадлен и мне… и Франсуа…. моему брату. Но выходит, что Богу она была нужнее. — Он опустил голову, уставившись себе под ноги, и продолжал ровно: — Я ревел… а отец… я думал, он совсем рехнётся. Руки на себя наложит. — Он прерывисто вздохнул и криво усмехнулся, подымая голову: — Но он женился через год. На Адель. И Франсуа женился. На Инес. Мне тогда было тринадцать, а Мадлен — год… и это было хорошо для Мадлен — как же ей без матери? Она ведь тогда была совсем кроха.
Грир пошевелил губами, но его вопрос задал Моран:
— А ты как же?
Дидье опять помолчал, а потом, облизнув губы, отрывисто произнёс:
— А я… не пришёлся ко двору. И… ушёл.
— Сколько тебе тогда было? — бесстрастно спросил Грир.
— Пятнадцатый год, — спокойно отозвался Дидье. — И я… не вспоминал про них. Совсем. Как отрезал. Просто было… очень больно. — Он запнулся и тряхнул головой. — Неважно. Но сейчас я всё время думаю… что я оставил Мадлен… совсем одну.
«Почему же одну?» — хотел спросить Грир, но прикусил язык. В этой простой истории, так просто рассказанной, не было ничего страшного или странного… но у него почему-то мороз прошёл по спине, как тогда, когда он думал о возможной гибели Дидье в бою с «Эль Хальконом».
Что-то очень тёмное и тяжелое крылось за этим простым рассказом.
И… ледяное.
Грир вдруг вспомнил, что ответил когда-то Дидье на его мимоходом брошенный вопрос о том, почему он ушёл из дома — ответил легко и со всегдашней своей улыбкой.