Чёрная музыка, белая свобода
Шрифт:
Нужно заметить, что уход от «черно-белого» Противостояния осуществлялся не только за счет неевропейского и неджазового экзотического музыкального материала, нередко это происходило в результате обращения к идеям европейского авангардизма. Элементы новой европейской музыки казались джазменам нейтральными в культурном смысле, ибо эстетика авангардизма отвергалась самим европейским традиционным сознанием, и к тому же музыка эта еще не была культурно канонизирована. Кроме того, она была сродни новому джазу своим нонконформистским духом, негативной диалектикой развития.
Говоря о медиации в новом джазе, не следует абсолютизировать это явление. В джазе оно выступает лишь в виде бессознательной тенденции
Явление медиации в новом джазе интересно еще и как бессознательная попытка разрешения эмпирических социальных и расовых противоречий в сфере музыкальной мифопластики. Учитывая, что и в мифе, и в музыке медиация происходит на интуитивно-бессознательном уровне и ни в коей мере не является инструментом сознательного действия, можно с уверенностью утверждать, что это явление — свидетельство процесса компенсации. (Сознательное обращение к инокультурной традиции, сознательность выбора вовсе не гарантируют осознания глубинного механизма эволюции искусства, так же как свобода воли и сознательность поступка отнюдь не предполагают осознания личностью подлинных мотивов своего поведения.)
Общеизвестно, что миф (в том числе и современное мифотворчество) возникает из потребности преодоления противоположности между онтологией и метафизикой, реальным и идеальным, желаемым и возможным. Лишь миф может создать иллюзорную видимость разрешения этих оппозиций, лишь в мифе человек может освободиться от необходимости и судьбы. Ощущение глубочайшей отчужденности, испытываемое черными музыкантами в белом социальном и культурном окружении, их яростное и неистребимое стремление прорваться за пределы отчужденной и подавляющей действительности, за пределы своей социальной обреченности вызвали у них острейшую потребность в мифе и мифотворчестве.
Лишь в мифе афроамериканец преодолевает и свой разлад с действительностью, и разрыв сущности и существования, которые он чутко ощущает и переживает. Естественно, что лишь неосознанность и музыкальная превращенность этого устремления гарантируют черному музыканту ощущение разрешения этих проблем, ощущение сопричастности с миром, чувство гармонического единства с мирозданием, которых он лишен в реальном бытии.
Таким образом, иррациональность мифотворчества в авангардном джазе является залогом действенности мифо-терапии, дающей черному музыканту не просто ощущение уверенности и безопасности (как это было, скажем, в античной мифологии), но главное — ощущение полноценности и значительности своей человеческой и художнической судьбы как части мироздания.
Именно через эстетическую самореализацию афроамериканец приобщается к самому себе. Правда, существует и иной путь для черного американца — путь реального, жизненного самоутверждения в борьбе и смерти, но художник в такой ситуации, как правило, избирает путь мифопластики — уход от традиционного
Естественно, что мифопластика нового джаза во многом далека от языческого натурализма африканской или античной мифологии с их космологизмом и антропоморфизмом. Миротворчество музыкантов авангарда отличает скорее спиритуализм и антропоцентризм, т. е. элементы, свойственные уже сознанию монотеистическому, — сказываются последствия развития афроамериканской культуры в русле христианского мирочувствования.
С религиозным типом мифотворчества новоджазовую мифопластику сближает и ее дихотомическая структура, ее двойственная природа: с одной стороны — метафизическая устремленность, трансцендентность проблематики, с другой — чувственная, экстатическая, стихийно-магическая, харизматическая (т. е. природно-плотекая) форма реализации идеи.
Мифологическое же сознание в отличие от религиозного не делит реальность на подлинную и неподлинную, вечную и преходящую, небесную и земную, божественную и природную, оно цельно и синкретично и не ощущает разрыва между идеальным и материальным.
Причина столь явной дихотомии свободного джаза в двойственности, нечистокровности его происхождения: его африканская эстетическая кровь была изрядно разбавлена европейским — да и не только европейским — художественным предком. Уже афроамериканский фольклор, легший в основу традиционного джаза (спиричуэл, госпел, блюз), не обладал чисто африканской родословной.
Таким образом, становится очевидным, что некоторые постулаты теории негритюда довольно плодотворно срабатывают при соотнесении их с эстетикой новой черной музыки и идеологией авангардого джазового движения.
Чтобы проверить достоверность утверждений создателей свободного джаза о решающем влиянии этноса на восприятие их музыки, рассмотрим в применении к авангарду те социально-психологические явления и свойственные не-гро-африканскому человеческому типу психологические особенности, в которых негритюд видит квинтэссенцию негритянской души: антирасистскую форму расизма, чувство коллективизма, особую концепцию сексуальных проблем, ритм, слияние с природой, обожествление предков [10] .
10
См.: SenghorL.S. De la negritude. Psychologie du negro-african. Diogene. 1962. № 37.
ПЕЧАТЬ НЕГРИТЮДА
Духовное начало негра уходит в его чувственность, в его физиологию.
Антирасистский расизм
Новая черная музыка вначале бессознательно, а затем и сознательно создавалась как антипод европеизированного джаза. В некотором смысле это был акт расовой и музыкальной эмансипации. Здесь черная музыка продолжила традицию бибопа, явившегося в какой-то степени реакцией на беннигудмановскую коммерциализацию джаза, но продолжила ее на ином уровне, ибо создатели новой черной музыки обладали уже ощущением нового собственного исторического предназначения — следствие повышения их расового самосознания. Этот новый уровень расового самосознания отличался новым этническим стереотипом, наиболее радикальные формы которого (комплекс превосходства, агрессивность, бескомпромиссность) стали выдаваться за непременный признак «истинного афроамериканца».