Черная охота
Шрифт:
Проем зиял предупреждающе. А Никита говорил, заколотили они все…
Побывал кто-то в избушке.
Или наоборот, выбрался.
Петров проскочил сени и впрыгнул, покатился по полу.
Никого нового. У стены — тела несчастных искателей. Фонарик можно не включать — из подпола струился свет. Тихий, но очень знакомый звук рассыпающейся земли и шевелящегося тела.
Поторопить? Сам выползет.
Загорелся яркий круг на потолке, заскрипела лестница.
Поднимается.
Грязная, в земле рука показалась
Поднявшийся содрал маску, сумку, висевшую на боку. Неутомимый исследователь деревенских глубин Олег Муратов.
Неуверенные, короткие шажки к выходу. В светлом прямоугольнике нелепая сутулая фигура. Пусть уходит.
Петров подождал, пока Муратов отдалился от избы. На выход! Направился к двери, но замер, не дойдя шага.
Что-то стукнуло, царапнуло в ставень.
Вот и подошла наша очередь.
Прошелся по комнате, толкнул ставень — и сразу к выходу, оглядываясь на бегу. Из-за угла наперерез бросилась быстрая тень, но Петров смотрел на того, кто ее отбрасывал.
Семь метров. Секунда. Куча времени — когда умеешь думать. Сбить с ног, руки за спину, сковать — и конец. Остальное — не его забота. Экспертиза, повторная экспертиза, признание невменяемости, больница, побег — и все пойдет сначала.
Одинг, захлебывающийся в реке, Зина, бегущая по лесу, Рогов в момент пробуждения — сейчас он был ими, слабыми, напуганными, без опыта и оружия. Он был и другими, будущими жертвами, способными только зажмуриться, чтобы не видеть этот оскал, зажмуриться и молить о быстрой смерти.
Некоторые дела обязан делать сам.
Рука скользнула под куртку и, навстречу прыгнувшему — выстрелы. Серебро с никелевым сердечником, двадцать четыре пули калибра 4,7 остановили, отбросили…
Петров склонился над упавшим. Медленно обмякали, расслаблялись мышцы, смерть возвращала оборотню лицо хлопотуна-перестраховщика — кладовщика Степана Кузьмича.
Здесь структурщикам делать нечего, увы. Оборотень — не восставший мертвец. А то прилетели бы на Ми-тридцать девятом, уложили бы во стеклянный гроб и с места начали бы изучение некрохимических процессов.
Придется обождать, коллеги. Недолго, до следующего раза.
За кем приходил оборотень? Лестно думать, что за ним, но если он пас Муратова? Замкнуто на краеведах, их двое осталось — Муратов и Алла. Ну, конечно же!
Сколько времени упущено!
И не экономя, не приберегая сил, Петров побежал.
Не успеть. Столько ошибок и еще одна. Надо было брать Муратова сразу. Но тогда оборотень бы ушел.
Он прибавил, исчерпывая себя до конца. Ни хлеставшие по телу ветви, ни шум собственного дыхания не могли заглушить то, что он услышал, подбегая к базе, — короткий женский крик.
Опоздал.
Перемахнув через ограду, несся вдоль песчаной
— Я не знала, что это он, — оторвалась от платка Алла, — начала засыпать, и вдруг кто-то вломился, накинулся. И я ударила, он лез и лез, а я била и била, — она снова заплакала.
Муратов лежал у кровати навзничь, клиновидные раны на лбу были страшны лишь на вид, а главная, смертельная, у виска, сухая и бескровная, казалась безобидным мотыльком.
Туристский топорик. Тупой, даже краска не слезла. Петров прикрыл одной газетой его, другой — лицо Муратова.
— Идем отсюда, — он протянул Алле ее плащ.
— Хорошо, — она спрятала платок в карман халата и, не глядя под ноги, обошла распростертое тело.
На столике у выхода — опрокинутая чайная коробочка. Веселый розовый пейзаж, летящие иероглифы. Чаинки высыпались на бумажную скатерть.
Алла взяла коробочку в руки.
— От Зины осталась… — и, прижав к груди, выбежала наружу. Остальные молча последовали за ней.
— Куда пойдем? — Никита спрашивал едва ли не враждебно.
— Куда хотите, — Петров сел на скамеечку.
Ну вас всех.
— В библиотеку, — решил Леонид. — Алла, ты с нами?
— Побуду здесь, — она примостилась рядышком.
— Как знаешь, — Леонид с Никитой двинули к стекляшке.
Петров смотрел, как попрыгали по стенам пятна света и погасли. Порядок. Фомичев жив и здоров.
— Хотите чая? С пряниками, свежими, — не сидеть же тут до утра.
— Хочу.
Ноги протестовали, просили покоя. Ничего, не купленные.
— Пришли, — Петров распахнул дверь. — Располагайтесь.
Трехсвечный канделябр посреди стола смотрелся неуместно, вызывающе шикарно.
Петров вытащил таблетки сухого спирта.
Желтенький язычок лизал дно стеклянного джезвея, и видно было, как потянулись вверх цепочкой пузырьки.
— А я чай взяла, — Алла положила коробочку. — Давайте заварим, он китайский, очень редкий.
— Пожалуйста.
— Наверное, я дура. Ничего не понимаю. Кто вы? И вообще, что произошло? Муратов сошел с ума?
— Вам действительно интересно? Время, впрочем, есть, — он положил в стакан кусочек сахара. — Жила-была принцесса… — от сахарного кубика потянулись тягучие полупрозрачные струи. — И вот однажды она вышла замуж. Отец, царь могущественный и богатый, подарил ей, среди всего прочего, два изумруда, прозванные «Слезами Амона», не очень большие — по царским меркам, конечно, но красивые и исключительно редкие, других таких не было в мире. Зеленые на свету, в темноте они сияли загадочным голубым светом.