Шрифт:
12 августа.
Канцелярская скрепка отогнутым концом царапнула бумагу.
— «Оптимальные издержки — пять единиц», — продекламировал торжественно Советник. — Что скажешь?
— Малахов учтен? — Куратор наполнил минералкой стакан.
— Ну-ка… — Советник пробежал глазами две страницы распечатки. — Да, включая Малахова.
— Не уложатся, — Куратор набрал воду в рот, помедлил, перекатывая нарзан от щеки к щеке и, наконец, проглотил.
— Планировал Сынок, а он обычно
— Э! Планировать все горазды, — Куратор отставил стакан. На запотевших стенках отпечатались подушечки пальцев — тонких, нервных. — Хочешь пари: прихватят минимум одного лишнего.
— Идет, — Советник достал чистый лист. — С проигравшего бутылка шотландского. А насчет камушков как? Найдут?
— Что камушки! Пустяк, безделица… Надо будет — своих подсыпем, Куратор начертил пять прямоугольников и в первый бисерным почерком вписал: «Малахов А. Б. Ликвидирован 26.07.».
16 августа.
Трава колола подошвы. Грубая кожа, а чувствует.
Петров спустился к реке. Мягкий ил подался, заструился меж пальцев. Шаг, другой — и вода подступила к лицу. Прозрачная: видно, как пескари снуют в глубине, тычутся в щиколотки.
Славно-то как! Он оттолкнулся, выбрался на середину реки и лег на спину, предоставляя течению нести себя. Солнце выглянуло из-за облачка и ударило в глаза ярко, безжалостно. Надо перевернуться, да лень. Проще закрыть глаза. Усманка, Дон, Азовское море. Черное… Далеко, До обеда не доплыть.
— Какая гадость! — Вера возмущенно смотрела на сына. — Никита, ты отец или кто? Скажи ему, чтоб не таскал всякую мерзость в дом.
— И вовсе не гадость, а опарыши. Замечательная наживка, — Антон хладнокровно забрал у матери майонезную баночку. — Смотри, какие толстые, жирные!
— Замолчи, а то меня стошнит!
— Ухожу, ухожу, — и вышел на крыльцо.
Из соседней хижины выбежал черный котенок.
— Багир, Багир, иди сюда! — поманил Антон. — Рыбки дам!
Котенок подскочил резво, потерся о ноги.
— Держи! — серебряная уклейка упала на ступеньку. Багир прижал рыбу лапой и стал раздирать мелкими острыми зубами.
17 августа.
Не рассчитал, кончились червяки, подчистую.
Антон перевернул жестянку, поковырялся в земляных комочках. Бесполезно. И попросить не у кого: сюда, на Тихий омут, редко ходят.
Он оставил удочку на берегу, вошел в лес. Муравейник сыскать надо, яичек набрать. Ого! Из пня, из самого центра, торчит нож — отличный, такой и по охотничьему билету не купишь. Тень от рукоятки падает на какие-то закорючки… Часы солнечные устроил кто-то да и забыл.
Антон вытащил нож, померил лезвие. Годится. Спрятать придется, а то отец отберет.
Путь назад отыскался не сразу, и, когда Антон, наконец, вышел на берег, рыбацкий азарт спал. Словно в насмешку рядом с банкой разлегся наглый длинный червяк. Как извивается! Ничего, крючок не разогнешь!
Полчаса Антон ждал, пока не понял — ушла рыба. Закинуть в последний раз, наудачу?
Он начал осторожно выбирать леску. Крепкий крючок, бронзированный, и леса прочная. Пошло, пошло!
Он тянул, вглядываясь в глубину омута. Тяжелое, не селявка. Сандалет! Крючок за ремешок зацепился. Но…
Сандалет был надет на ногу.
Завтрак — перловая каша, пара оладышков и кофе «по-привокзальному» — не развеял утренней сонливости. Петров с сомнением посмотрел на мутную жидкость и решил воздержаться. Не стоит портить день с утра.
Муха села на ложечку, запустила хоботок в кофе и, соглашаясь с Петровым, полетела к потолку. Соображает!
В дальнем углу — плачущий голос Степана Кузьмина:
— Два неучтенных полотенца! А отвечать кому? Мне! — кладовщик сокрушенно махал руками.
Никита стремительно рассек зал, остановился у столика начальника базы Фомичева. Через минуту Фомичев подошел к Петрову:
— Вы медик?
— Что-то случилось?
— Мальчик с рыбалки прибежал, говорит, утопленник в реке.
Петров потер подбородок:
— Где именно?
— У Тихого омута.
— Милицию известили?
— Проверить бы сперва, — Фомичев раскраснелся, дышит тяжело. Гипертоник. — Вдруг напутал мальчишка?
— Проверим. Машину давай, командир.
…Ветки колотили по кузову, машина вздрагивала на пересекающих серую песчаную дорогу корнях деревьев.
— Стоп, шеф, приехали. Остальное — ножками, недалеко.
Они прошли берегом.
— Здесь? — спросил Антона Петров. Мальчик кивнул, стараясь не смотреть в сторону реки, — Постой, не подходи.
Берег нависал над водою невысоко — сантиметров восемьдесят. Плавала удочка, бамбук мокро поблескивал на утреннем солнышке, а рядом, у берега, темнело тело.
Край берега потревоженный, свежеосыпанный. Ступила нога и сорвалась, не удержалась.
— В машине я трос видел, командир. Будь ласка, принеси, обвяжем и вытащим.
Начальник базы хотел что-то сказать, но Петров отвернулся, стаскивая джинсы. Кожа в гусиных пупырышках. Нервы, нервы…
— Никита, иди сюда, один иди, Антона к машине отправь.
Дно круто уходило вниз, пришлось плыть — омут же. Обвязав тросом тело, Петров скомандовал:
— Поднимайте! Аккуратно, аккуратно!
Ниже по течению он выбрался на сушу сам, запрыгал, вытряхивая из уха воду.
Доцент Вадим Сергеевич Одинг, руководитель краеведческой экспедиции истфака, лежал на спине; бесстрастное, разглаженное лицо, глаза незряче смотрят в небо. Рубашка «проконсул», джинсы-пирамиды, греческие сандалеты. Странный купальщик.