Черная Принцесса: История Розы
Шрифт:
– И никогда не думала, что когда-нибудь вообще увижу! Хоть… Когда-то!
– «Никогда не говори никогда», – улыбнулся Александр, демонстрируя ей, так полюбившиеся ею, ямочки на щеках.
– Все-таки, тебе стоило тогда, оформить «авторские права» на нее. На эту фразу! Уж, не знаю, как в «речевом эквиваленте» и «словарном запасе». Но на «татуировках», ты бы много «срубил», – усмехнулась девушка и осеклась.
Всего, на секунду бросив взгляд на свою руку. А точнее, кисть. Которая, мало по малу, но открывалась свету и с внешней стороны. Пока, невидимой Александром. Но это, пока.
Сбросив «легкую дымку» и «наваждение» с отрицательного кивка головой, она перевела взгляд на мужчину. Который, все так же улыбался.
***
Ложь!
***
Она «травила» ее организм и ее кровь! «Чернее» и «хуже», «туже», чем «тьма» и кожу. Но не может же она рассказать. Нет! Рассказать может, а вот показать… Одно дело – ребенком. Быть ребенком и не знать, не стесняться «наготы» перед… «Родителем»! А другое дело… Девочкой. Девушкой! Вроде, нее. Что, наверное, впервые. В первый и основной, главный момент, подумала не о самом нагом теле. А о том, что на нем. Что она сделала с собой и что с ней же сделали! А что сделает он? С ней и не с ней?
Видел ли он это, когда заносил ее в квартиру и в ее комнату? Не раздел, да. Но… Только ли, поэтому? Потому же, почему не хотела «открываться» она и раздеваться! Или еще и потому, что он знает, так как все видел. И просто, не хотел… «Мараться» и «грязниться» об нее!
Она никогда не видела его обнаженным, хотя бы по пояс. И не была уверена, в наличии «знаков», «тех» или «иных». Да и каких либо! «Определивших» бы его, как… Демона!
Но на ней-то, они были. Были на Владе и… Никите. Но, что такое, парни. Тем более, его парни, к которым он привык. Его же «сыновья»! И девочка. Девушка! «Дочь»! Которая, ко всему, и по «большей части», ангел! Которой, и которому, запрещено «такое» и «не такое»! «Подобное» и «не подобное». Все, что «очернило» бы ее, как… «Светлячка». «Отемнило» б его! Вполне, уместно!
Он же будет, наверняка, в ярости. Не столько, из-за самого «рисунка», сколько из-за его нанесения и… «Насильственного», не стоит забывать! О роли «его», в ее жизни и о том, куда она может «покатиться». Стоит ей, только выдвинуть предположение. О схожести всего «этого», с теми самыми статьями. С которых она, так и не «слезла», а еще… Держит в «закладках»!
«Думающая и молчащая»! Не худший ли «микс»? Учитывая, что она, вполне, могла думать и «в правильном направлении». Но и ничего не предпринимать, опять! Подвергать себя, и всех, опасности, снова! Но вместо этого, она думает о том, в каком состоянии. Точнее – «не состоянии». Будет находиться Александр.
И как ей этого не хочется, чтобы он был в горести. В горечи и отвращении. А после… В ярости! В «жгучей» и «сжигающей». Равно, как «холодящей» и «замораживающей», все и вся.
Тут, девушка вспомнила и про Женю, который так похож на Александра в «этом». Именно, в «этом». Где, если бы он сам убил всех врачей, причинивших боль его, только рожденному и новорожденному, малышу. Исключительно, для дыхания и жизни. Но какая разница? Если рядом, он. Отец! И видит «так», как видит. Как хочет видеть, лишь он. И головы, там явно никому было не сносить! А Александр…
Дело, не только в ее первых «шагах» в детстве и в рисовании. Где она «мазала все», кроме холста. И в основном же, себя. А где она падала и получала синяки или ранку. Сама! Он же, был готов деревья жечь, с их ветвями и корнями. Посмевшие попасться ей на бегу и «покуситься» на его «бриллиант». И вот, она ирония. «Покусились»! Сейчас и теперь! Теперь и навсегда! Вряд ли бы, Роза затевала это, чтобы, после благополучно и под шумок, «снять». Быстрее, чем хотела бы того она или сама София.
– Мне не нравятся эмоции, «сменяющие» друг друга, на твоем лице. И в твоих глазах, – сузил глаза Александр. – Как и чувства, что заставляют тебя сейчас, мелко дрожать и сжиматься. До, почти, неслышимого стука сердца и замедлившегося тока крови! Но я не лезу в твою голову, потому… И только, потому, что знаю. Просто, знаю! А со всем «этим», еще и убедился в «этом». Ты меня убедила! Как и в том, что придет время и ты мне все сама расскажешь. Все! Не сейчас, так позже. Но сейчас же, я спрошу. Точнее… Попрошу, только об одном!
– О чем? – рвано выдохнула девушка, оправляя рубашку.
Незаметно для мужчины, вновь натягивая ее до пальцев и кончиков их… Хотя, казалось бы, зачем? Уже, когда он… Но «на автомате»!
Не мог же и он знать «всего». А то сообщение… Пусть, он и не видел ее «всю», после падения. Но… «Всего», по «чуть-чуть», вполне. Мог «сопоставить» и мог определить места. Да и одежда, не «мягко» и «скромно», не «тонко», «намекала» на «нужные участки».
Как и то, как он ее обнимал. Не стараясь «не обнимать», вовсе и в «определенной части». Он обнимал всю. Обнимал легко и по «всему», стараясь скорее, не задеть оставшиеся синяки и раны. Оставшиеся «очаги поражения»! Не места «тех самых рисунков». Он знал про них! Но не знал, пока и где они. По крайней мере, так думала девушка.
– Что, как сейчас, так и в том случае, ты не соврешь, – голос его наполнился строгостью и серьезностью, «металлом». – Не солжешь и не утаишь ничего. Ничего и никого! Хватит нам тайн, ты понимаешь меня? Поняла?! С этого момента, только чистая и полная… «Полноценная» правда! Какой бы… Еще раз, какой бы она ни была, в общем! И для тебя, в частности. Сама сказала, что все – «субъективно». И если чье-то тебе не кажется «таким ужасным», вполне возможно, что только тебе и «кажется». И именно, что «кажется»! Являясь самым, что ни на есть… И я не знаю всего, да! Как и не видел всего. Но… Честно, не хочу знать. До одури не хочу, веришь?! Но, одновременно, я не «понукаю» тебя на ложь. Я, как и ты, как учил тебя сам, надеюсь, все-таки, на лучшее. Только, готовясь к худшему и «наихудшему»… Со «скрипом», но я постараюсь. Постараюсь подготовиться, хотя это и невозможно. Ни к чему нельзя быть готовым на все «сто». И я не хочу! Ведь, тогда бы это значило, полное признание. И принятие того, что, возможно, Роза сделала и «нанесла» тебе. И как, какое-никакое, а подтверждение и согласие… А я не соглашался, и более того, не отдавал тебя ей на поруки! На «такие» поруки! Чтобы быть спокойным… Я буду «спокойным» настолько, только тогда… Когда выверну ее «наизнанку» и «выпью досуха». «Сожгу» и «развею», здесь же!
– «Пап»!
– Я сделаю это! – рявкнул Александр и, наконец, выдохнул. После пламенной «тирады» на одном духу. – Глазом не моргну! А Совет меня оправдает. Даже и тем более… Без твоего отца! Он смолчит и «замолчит», но будет рад. Будет счастлив, что это сделал именно я. А не ты или твой «брат». Или еще кто-то! Загрустит лишь в моменте, когда поймет, что и не он! Но ему и не положено рук «марать». Не положено меть кровь на них и по локоть. А мне – да! И я с удовольствием исполню «волю божью». Побуду «третьим». «Тем», кем и чьими руками, будет совершен суд. В этот раз, так и быть, побыв твоими «руками божьими». Но только, в этот. «Благостный» и «благой» момент. Я тебе это обещаю!
– Кто-то поминал меня всуе? – донеслось откуда-то сверху мужским голосом и пара тут же взглянула над собой и на лавку. На которой и вниз головой для них, сидел отец Софии, Сергей.
Белый костюм, состоящий из белого пиджака и белой рубашки. Белых брюк и белого галстука. С «иголочки» и по фигуре. Скрывал белый «саван», доходящий до белых лакированных туфель на небольшом квадратном каблуке.
Ничто не могло перебить этот «свет». Так казалось, пока не дойдешь до лица и не встречаешь такие же карие глаза, как у Софии… А точнее, пока не встречаешься с такими же карими глазами, как и у Софии. Передавшимися ей, от него.