Чёрная рада
Шрифт:
Вдруг раздался гром бубнов и труб. Из шатра вышел царский боярин, князь Гагин, с думными дьяками. В обеих руках нес он с торжеством царскую грамоту, а его спутники — царскую хоругвь для казацкого войска, бархат, камку, парчу и соболи в подарок гетману и старшинам. Все они были с окладистыми бородами, в богатых турских шубах, в сапогах, шитых золотом и усеянных жемчугом. Подошедши к столу, они поклонились сперва направо, где стоял Сомко, потом налево, где стоял Бруховецкий, потом поклонились в третью и четвертую стороны. Все мало по малу умолкли.
Князь Гагин перекрестился большим русским крестом от самой лысины до низко повязанного пояса, тряхнул в обе стороны седыми кудрями, поднял высоко перед собою грамоту, — два дьяка поддерживали ему руки, — и начал читать длинный царский титул.
Сельская чернь, стоявшая за запорожцами, не слыша чтения, боялась опоздать с провозглашением, и начала кричать: «Ивана Мартыновича волим! Бруховецкого волим!» А задние ряды ополчения Сомкова, услышав этот крик, начали себе кричать: «Сомка, Сомка волим гетманом»! И по всему полю понесся крик, подобный буре, бушующей в бору. Тогда и ближние ряды, видя, что чтение совсем заглушено, начали провозглашать гетманов, и в одну минуту крик обхватил всех казаков, от самых дальних рядов до переднего круга, составленного из старшин.
— Бруховецкого! кричали одни.
— Сомка! кричали другие.
— Не удастся свиноезду гетмановать над нами!
— Не удастся торгашу пановать над казаками!
— Так вот же тебе!
— Возьми ж и ты от меня!
И началась драка.
— Стойте! Стойте стеною! вскричал Сомко своим. Дадим им ответ саблями!
Но на этот крик только немногие обнажили сабли и столпились вокруг своего гетмана, а прочие, как бы со страху, потеснились назад, крича:
— Не наша сила! Не наша сила! В табор! Уходите в табор!
Между тем запорожцы схватили Бруховецкого на руки и бросились толпою к столу так неистово, что чуть не сбили с ног и самого князя с дьяками. Князь Гагин, теснимый и толкаемый со всех сторон, едва мог выбраться из бурной их толпы и уйти в царский шатер.
— Гетман, гетман Иван Мартынович! орали во все горло запорожцы.
— Дети! вскрикнул к своим Шрам, неужели мы потерпим такое поругание? Долой Иванца! Сомко гетман! Больше никто!
И густая толпа, окружив Сомка, начала пролагать себе дорогу к столу саблями. Уже потеснили противников, уже посадили Сомка на стол. Но запорожцы напали на гетманских приверженцев, как злые осы; одни падали под ударами сабель, а другие наступали по трупам падших и бросались с ножами и дубинами на Сомковых сторонников; сломали его бунчук, вырвали из рук у него золотую булаву. Посмотрел Сомко с высоты стола — вокруг него только горсть старшины и казаков; далее все запорожцы.
— Эй, братцы, закричал он, полно! Нет здесь наших! Мы посреди врагов!
Смотрят старшины — в самом деле, они со всех сторон окружены запорожцами, которые бушуют вокруг них, как море вокруг пловцов. Бруховецкий, сбитый со стола, размахивая булавою, кричит:
— Бейте, дети, торгаша! Шапку червонцев за добрый удар!
Сторонники Сомковы поняли тогда опасность своего положения, и, сдвинувшись тесно плечом к плечу, начали отступать к царскому шатру. Тут московская рать, приведенная князем Гагиным для порядка на раду, заслонила их от запорожцев и дала возможность уйти к лошадям, которые стояли под защитою верных казаков за шатром. Многие однакож положили головы на раде.
Черевань между тем, не смотря на суматоху и беспрестанные толчки теснящихся вокруг него казаков, продолжал не умолкая кричать: — Сомко, Сомко гетманом!
— Что это ты горланишь, стоя меж нашими? вскрикнул ему один запорожец-атаман, за которым следовала, сверкая глазами, его разъяренная ватага.
— А що ж, бгатцы? отвечал добродушный толстяк. Я своего зятя на всяком месте готов провозгласить гетманом.
— А, так это торгашов тесть! Бейте его, братцы, бейте эту кабанью тушу! вскричали запорожцы, и, может быть, Черевань распрощался б тут со светом, если б не защитил его Василь Невольник.
— Пугу, пугу! закричал он, заслонив Череваня. Головешка! Гаврило! Разве не узнал Василя Невольника? Не трогайте этого пана: он на моих руках.
— Эге! Вот где встретились! сказал атаман, узнавши старого товарища. Полно, полно, дети! Довольно нам и без него работы.
И свирепая толпа двинулась мимо, поражая всякого, кто был не в голубой ленте.
Во время схватки запорожцев с городовыми казаками у гетманского стола, Гвинтовка разыгрывал другую часть трагикомедии. Сев на коня, которого провели к нему весьма ловко казаки, он поднял вверх серебрянный пернач, с повязанною на нем голубою лентою, и, отъехав несколько от побоища, начал разъезжать то в ту, то в другую сторону и кричать:
— Эй, казаки, непустые головы! Кто не отвык от винтовки, ко мне! За мною!
Казаки, по-видимому, ждали этого сигнала: толпами окружали они Гвинтовку, предоставя Запорожцам управляться самим с Сомком и его верными подручниками, и Гвинтовка направил путь свой к табору, держа высоко над головою пернач с голубою лентою. За ним густыми роями следовали казаки.
Между тем Сомко и его свита, вырвавшись из запорожской кутерьмы, сели на коней и также поспешали в лагерь. К ним присоединились из разных полков и сотен те казаки и старшины, которые или остались верными чести, или не были введены в тайны заговора. Мещане и мужики, не понимая, что перед ними делается, толкались бессмысленно между казаками. Все еще не понимая козней, которые против него устроены, Сомко въехал в лагерь со стороны полка Переяславского, а Гвинтовка в то самое время ввалился со своею ватагою со стороны полка Нежинского.
Первою заботою Сомка было — построить казаков в боевой порядок
— До строю! кричал он своим старшинам. Пушкари, готовьте пушки! Пехота с ружьем станет между пушками, а конница по крыльям.
Генеральные старшины, полковники и их подчиненные разъехались по полкам и сотням строить войско. Нелегко было это сделать, потому что некоторые казаки остались на раде, другие замешались не в свои сотни. Сомко, весь в жару, разъезжал промеж волнующимися сотнями, блестя своим сребристым панцырем. Его занимала одна дума — ударить на Бруховецкого, разметать его сборище и захватить силою бунчук и булаву в свои руки, когда не стало ни ума, ни справедливости в Украине.
Но еще старшины не привели в порядок полков, еще не вскрикнул Сомко: рушай! А уже полк Нежинский и двинулся из лагеря.
— Э, Васюта не привык слушать старших! сказал Сомко. Ну, ничего, пускай он ударит первый, а мы поддержим его.
Как в это время прискакал на коне сам Васюта: — Беда, пане гетмане! Вот когда наконец мы сели!
— Что? Как?
— Теперь-то у нас кобыла порох съела! Не я уже полковник Нежинский, а Гвинтовка. Посмотри, вон он над казаками перначом посвечивает!