Черная река. Тоа-Тхаль-Кас
Шрифт:
Вот уже семь. Гоготанье голодных гусей доносится с речных наносов за три километра от нас. Парной туман наполнил русло реки, и мы поняли, что на свидание гуси опоздают. Мы налили себе кофе из термоса и принялись за завтрак.
— Приманки смотрятся неплохо, — сказал доктор.
Я тоже так думал, но все же пошел и поправил одну, которую, по его мнению, надо было подвинуть «самую малость в ту сторону». Семь тридцать. Гуси кричат уже с воздуха, изучают погоду.
— Ну, теперь уже недолго, док. Вы какую сторону берете — левую или правую?
— Хорошо бы с этой стороны.
— Сами дадите команду стрелять?
— Нет, лучше вы.
Стая набирает высоту, крик приближается по реке. Мы увидели их над туманом, который уже распался на клочья. Повернут ли они в нашу сторону? Да, повернули! Двадцать пять птиц поднялись над нижними полями, пересекли каменистые расселины и лесистые склоны и вылетели на солнышко. Но они не вышли сразу к нашей засаде на краю поля, в тридцати метрах от разбросанных приманок. Они сделали круг над полем на стометровой высоте, потом второй на семидесятиметровой, перекликаясь, обмениваясь впечатлениями, вытягивая шеи, поворачивая головы. Когда они залетели нам в тыл, я с трудом удержался, чтобы не повернуть голову им вслед.
— На северном конце... поворачивают сюда... тридцать метров над забором... помаленьку снижаются... Огонь!
Доктор сразу убил одного, я тоже. Когда в панике и суматохе гуси взметнулись со своей стоянки, каждый из нас подстрелил еще по птице. Мы вышли подобрать трофеи. Это был бы удачный день, даже если бы мы не убили больше ни одного гуся, но уже приближалась следующая стая. Пятьдесят птиц с крупным старым гусаком во главе. Они сделали над полем пять кругов, но опасались сесть. Я сказал доктору, чтобы он стрелял в вожака, так как понял, что гуси вряд ли попадутся на приманку. Доктор выстрелил, точно, и вожак, кувыркаясь, полетел вниз. Я убил его напарника, но при этом перебил крылья другому. Покалеченный гусь упал на поле и сразу же бросился к деревьям. Я догнал его, хотя он бежал чуть ли не быстрее меня.
Доктор любовался своим гусаком. Мы прикинули его вес, рассмотрели оперение, крупные лапы, клюв. На сегодня отохотились. Семь птиц. По закону разрешалось десять. Мы допили кофе и, наблюдая за стаями, летевшими над рекой и полями, гадали, где они сядут. Пятерка белолобых гусей вымахнула прямо из-за деревьев и приземлилась среди наших приманок, вытягивая шеи, пытаясь завязать разговор. Но наша охота была закончена.
РЫБАЧКА МИННИ
Мы все толстушки, и для нас
Был очень труден путь.
Льюис Кэррол. «Алиса в Зазеркалье»
Разбудил меня пушистый дятел [30] , выбив четкую барабанную дробь по стволу тополя. Мне захотелось посоветовать ему слетать пощеголять красивым хохолком перед кем-нибудь другим, но, управившись с личинкой, он с дружелюбным выражением глянул вниз и принялся добывать следующую. Сквозь пелену высоких перистых облаков лик солнца в нимбе возвещал на какое-то время возврат тепла и света. В подтверждение этому ветер начинал менять направление, но очень постепенно, не желая бить на эффект. В эту пору теплая погода редко когда стоит подолгу и обычно знаменует решительный поворот к осени. На речном берегу появился Слим с Сэдсэком, и со сном пришлось окончательно распрощаться.
30
Пушистый дятел (Dryobates pubescens) — небольшой дятел (длина тела — 15—20 см) обычной черно-белой «дятловой» окраски; самец с красным затылком. Его называют также «томми». Это обычный небольшой дятел Северной Америки, причем не густых лесов, а разреженных, освоенных человеком, вроде нашего большого пестрого дятла. Приносит большую пользу в лесах и садах, уничтожая вредных насекомых.
«Сэк, ищи!» — заорал Слим, и Сэк поскакал вверх, разбрызгивая во все стороны песок и росу. Он просунул ко мне холодный фыркающий нос, разворошив постель.
— Здоров же ты спать, — сказал Слим. — Почти полседьмого.
— Все равно еще утро. Слышал гусей ночью?
— Ночью я сплю.
Слим почистил свежепойманных рыбешек: на завтрак мы любим жарить мелочь.
Дорога, обозначенная на некоторых картах как двухрядная грунтовая, проезжая круглый год, поднимается от моста через Черную круто вверх и вьется между поросшими сосной гребнями высоко над оврагом, куда стекает талая ледниковая вода. В действительности это слегка замешанный на гравии скотопрогонный грязевой тракт, по которому раз в сто лет прогуливается грейдер. К самой реке дорога подходит лишь у маленькой аккуратной фермы Слэшей, расположенной по обоим берегам в километре выше поселка, у Форелевого озера.
Навстречу раздался приветственный бас Джонни, а Маргарет пригласила нас на кофе: «Со свежим черничным пирогом, Билл». Лучших пирогов, чем у Маргарет, не сыщешь нигде. Песочное тесто у нее — на топленом медвежьем жире. Мои знакомые из Нью-Йорка, узнав секрет ее слоеных пирогов, ежегодно выписывают себе медвежий жир. Но надо, чтобы мишка все лето гужевался по ягодникам, а не глодал дохлую рыбу и прочую дрянь. Кроме жира из такого медведя получаются отличные окорока.
Маргарет Слэш — последняя из племени чернореченских индейцев, живших в низовьях реки в резервациях № 2 и № 5 на северном берегу Черной, повыше Нижнего моста, и в резервации № 1, в Лезехэтча на реке Фрейзер, двумя милями выше впадения Черной. Ее муж Джонни — последний из обитателей Натанико, поселка у ручья Грэйвъярд-Крик, стоявшего когда-то на западном берегу Пеликаньего озера. Эпидемия оспы в середине девяностых годов так основательно подкосила эти индейские кланы, что в иных местах некому было хоронить мертвых.
Джонни осиротел грудным ребенком, но, по счастливой случайности, малыша нашел его дядя, Старый Джонни с Форелевого озера, и вырастил его членом своего клана.
Сколько лет было старику в 1944 году, когда он умер, неизвестно, но говорят, что, когда здесь проходила экспедиция Александра Макензи, матери Старого Джонни — Этуснан было лет восемь, причем девочка якобы целых три дня подглядывала за путешественниками, пока они стояли лагерем у озера Йимпаклук, неподалеку от Сухого озера и переправы через Ючинико. Может быть, Макензи действительно отдыхал здесь три дня на рыбалке, хотя он и не упомянул об этом ни словом в своих записках. Судя по всему, индейцы относились к Макензи с большим уважением, но самое сильное впечатление на них произвело его умение быстро добывать огонь. Этуснан скончалась в 1910 году.
В гостях у Джонни с Маргарет была Минни с Форелевого озера. Минни ловит рыбу для всей долины. Она лучший источник текущей рыболовной информации, знает все озера и реки и пристально за ними наблюдает. Когда спрашиваешь ее, где сейчас лучше всего ловится, надо уточнить, что говоришь о форели, так как сама она в определенное время предпочитает чукучана и рыбу-скво. Она знает историю каждого озера за много лет.
Явление температурного расслоения воды, влияющее на условия жизни в озере, напоминает «крыло ангела» — послеобеденный коктейль, составляемый из трех разных ликеров, плавающих друг над другом, не смешиваясь. Как и в коктейле, вода в озере разделена на слои, хотя и не разноцветные. Причиной этому — температура. В зависимости от температуры воды меняется содержание растворенного в ней кислорода, и искусный рыболов должен брать эти колебания в расчет.
Средняя глубина озер в горах Карибу около двадцати пяти метров. Толщина верхнего слоя, так называемого эпилимния, от шести до семи с половиной метров. Температура на поверхности может быть 21 градус или чуть больше, а в нижней части слоя 20 градусов. Содержание кислорода во всем слое порядка одной тысячной процента. Второй, или средний, слой — термоклин — занимает следующие три-четыре метра в глубину и имеет температуру примерно от 20 градусов в верхней части до 5,5 в нижней. Содержание кислорода в этом слое резко снижается от восьми-девяти десятитысячных процента на верхней грани слоя до одной десятитысячной и меньше на нижней. Третий, или придонный, слой — гиполимний — доходит до дна озера. Температура в его верхней части может быть 5,5 градуса, дальше же она падает очень медленно, так что на дне будет порядка 3,9 градуса, но не холоднее. В этом слое кислорода почти нет, разве что пять стотысячных процента в самой верхней части.