Черная сага
Шрифт:
— Т-так, — ответил Гурволод. — Но откуда тебе все это известно?
— А! Пустяки! — и я небрежно отмахнулся. — И не такой уже я всезнающий, как это сразу может показаться. Да ты и сам сейчас в этом убедишься. Как, кстати, и ваш старший ярл убедится в том, что Руммалия очень, очень строго спрашивает с тех, кто губит ее полномочных послов. Где Айгаслав?! В Ярлграде?
— Нет.
— А где?!
Гурволод насмешливо поджал губы, немного помолчал, потом сказал:
— Когда я был еще очень молод, даже много моложе того, чем ты можешь это себе представить, я уже и тогда не сказал бы ничего лишнего тому, кто не одной
А я на то сказал:
— Я и так в Руммалии, ибо всякая земля, на которую ступает руммалийский сапог, сразу становится нашей. И вот еще; чтобы ты не утруждал себя тайными подглядываниями да сбивчивыми подсчетами, скажу тебе начистоту: я привел с собой два полностью укомплектованных легиона, а это значит, что в каждом легионе по десять когорт, а в каждой когорте по пять манипул, а в каждой манипуле по шесть квардилий, а в каждой квардилии по двадцать воинов. То есть всего у меня двенадцать тысяч отменно обученной и прекрасно вооруженной пехоты. Кроме того, у меня еще имеется двадцать огнеметных и двадцать пять камнеметных орудий, а каждое орудие обслуживается десятью технитами. А стенобитных и…
Но тут я замолчал. Потом сказал:
— Впрочем, с тебя и этого довольно.
Потом еще подумал и сказал:
— А золота бери, сколько хочешь. И уходи. И закопай его как можно глубже, потому что как только я закончу свой обед, то прикажу опять открыть нещадную огненную стрельбу и уж на этот раз она не прекратится до тех пор, пока от вашего Ровска и действительно не останутся одни только чадящие рвы. Ну, что сидишь? Бери золото и уходи!
Гурволод даже бровью не повел, а лишь сказал:
— Я-то и золото возьму, я и уйду. И вы сожжете Ровск. А дальше что? Мы уже через неделю отстроимся, ибо возводить тростниковые хижины — дело нехитрое. А чтобы этого не случилось, ты должен не только сжечь мой город, но и взять его штурмом и перебить всех моих подданных, потому что огонь не причинит им никакого вреда — они переждут его в землянках. А уж о том, к чему может привести то, что ты оставишь позади своего войска моих разъяренных сородичей…
И он даже не стал договаривать фразу, а только нагло усмехнулся. Я спросил:
— А велика ли твоя дружина?
— Нет, — сказал варвар, — в ней всего пять тысяч. А в каждой тысяче по двадцать сотен, а в каждой сотне по четыре десятка, по семьдесят воинов в каждом. Дружин же всего три. Вот и считай.
Я засмеялся и сказал:
— А ведь меня предупреждали: Гурволод тверд в опасностях. И так оно и оказалось, да! Так вот, теперь я говорю, зачем я призывал тебя. Итак, я и действительно иду в Ярлград, и я очень спешу, а потому я не хотел бы терять время на распри и битвы с тобой. Я лучше заплачу тебе — и мы расстанемся, как братья. Итак, твоя цена!
— Все, — сказал варвар.
— Все? — словно удивился я. — Не много ли? Здесь, в этом ларе, триста сорок тысяч…
— Но, — сказал варвар, — только на ярлградском капище ты возьмешь вдвое, а то и втрое больше. А я… — и тут он хитро улыбнулся, помолчал, потом сказал: — А я пойду вместе с тобой и помогу тебе во всем, в чем тебе будет надобность. Но чтобы мои воины шли веселей…
— А кто сейчас в Ярлграде?
— Верослав. А Айгаслав бежал, ушел по Рже, и там его, наверное, убили. Или нет? Не знаю! Но зато знаю то, что этот ларь вполне пойдет взамен на десять тысяч воинов, а у меня их не менее, если даже не более. Однако я не привык торговаться. А ты что на это скажешь?
— Так, хорошо! — воскликнул я. — Весь ларь. Я согласен! А кто пойдет в залог нашей с тобой крепкой дружбы?
— Мой старший внук.
— А почему не сыновья?
— Что сыновья! Если ты такой во всем сведущий, то должен знать и то, что мой наследник — это мой внук. Любимый внук! Он — это я, я — это он. Вот, Хрт свидетелем!
И он свел пальцы крестиком. Я долго думал, вспоминал, прикидывал… Потом налил вина, рука моя дрожала, и сказал:
— Острых мечей! Храбрых врагов! Большой воды!
Мы выпили. Потом…
Потом я повелел — и ларь с эскортом был отправлен в Ровск. Потом мы принимали ровских воевод, был пир. Потом…
Я уже спал, но абва разбудил меня и начал выговаривать мне за то, что я поверил варвару, что тот в любой момент может предать меня, ударить мне в спину, что…
А я сказал:
— Когда ты, о наидостойнейший, варишь в своих медных горшочках всевозможные зелья, я разве даю тебе советы, чего прибавить и чего убавить? Ну а когда ты ночи напролет корябаешь какие-то значки, я разве говорю тебе… Пшел вон! Пшел, говорю!
И он ушел. А наутро мы снялись с лагеря, взошли на корабли и двинулись дальше. А варвары шли берегом. Их было тысяч семь, не более, Гурволод впереди, на вороном коне. А его внук…
Внук был при мне, на корабле, было ему шестнадцать лет — зим, так он мне сказал, — а звали его Любослав. И это все, что я о нем узнал; ярл Любослав молчал, и никакие мои ухищрения не подвигали его на беседу со мной. А был ярл Любослав довольно рослый и плечистый, черты лица имел весьма приятные, на нем были богатые одежды, а меч его… Чего и говорить! В этой дикой и нищей стране даже простые, незнатные варвары, и те при первом же удобном случае стараются заполучить себе приметное, особое оружие и, кроме того, без всякой меры украшают его позолотой и инкрустациями, выцарапывают на нем всесильные, как это им кажется, магические заклинания, и вообще, они относятся к своим мечам словно к живым созданиям — дают им имена, клянутся им в любви и верности и ублажают их…
А у меня простой легионерский меч, а ножны — серый кожаный чехол, на нем завязки — два засаленных шнурка; меч затупился или же сломался — я этот выброшу, возьму себе другой, их у меня уже с десятка два перебывало… И в то же время я — архистратиг и на моем счету двенадцать триумфов, передо мной дрожит Владыка Полумира! А этот безбородый юноша, ярл Любослав… Да, кстати, он еще не полновластный ярл, а только ярлов внук — ярл сыновей отверг, сослал в далекие селения, а внука, чтобы их еще сильнее принизить, взял да и приласкал, официально назвал своим преемником, дал ему в знак этого синий, особого покроя плащ, дал и особый драгоценный меч — все ножны в самоцветах, — и этот юноша, когда он теперь сидит возле меня, то не снимает руки с рукояти этого меча. Он, видно, думает, что если мы вдруг задумаем на него наброситься, то он тогда этим мечом — конечно же, всесильным и так далее — легко отобьется от нас. А пока что он просто сидел и молчал. И я сидел, смотрел на варварского ярла и молчал. И он молчал. Как вдруг Гликериус сказал: