Черная вдова
Шрифт:
– Вполне, - кивнула со смехом Орыся.
– Так вот...
– хотел было продолжить переводчик.
Но как он выкрутился из щекотливого положения, Орыся так и не узнала. На ее плечо легла рука тети Михайлины.
– Прости, дочка, можно тебя на минутку, - наклонилась она к Орысе.
– Да, конечно, - поднялась та.
Тетя Михайлина как-то нежно, по-матерински обняла ее за талию, повела в соседнюю комнату через дверь, которая находилась рядом со стулом Орыси. Лев Владимирович, Наталья и еще несколько человек невольно обернулись вслед.
Как
– Орысенька, милая, вот, прими от меня!
– И старушка вручила ей точно такую же шубу, в какой приехала сама.
– Зачем?
– удивилась Орыся.
– Я знаю, что такое быть без работы! Не дай бог! Продашь, это тебе немного поможет, - продолжала старушка с выражением искреннего сочувствия.
Орыся увидела в проеме двери любопытные лица переводчика, Наталки. Вспомнилось вдруг слово "безработная", сказанное сестрой.
"Какой позор!" - ударило в голову. К щекам прилила кровь, и Орыся буквально лишилась дара речи.
– Я понимаю, это мало, - засуетилась тетя Михайлина.
– Погоди... У меня есть...
Она достала откуда-то доллары и стала совать в руки "бедной родственницы". Орыся машинально отстранилась, оглянулась. Ей показалось, что Лев Владимирович саркастически усмехнулся.
Орыся смутно помнила, что было дальше. Как она отшвырнула шубу, пробежала через комнату, сопровождаемая удивленными взглядами, как сорвала в прихожей дубленку с вешалки, схватила шапку, мохеровый шарф и выскочила на улицу...
По дороге ехал самосвал. Она подняла руку. Шофер, молоденький парень, тут же тормознул, проскользив юзом мимо. Орыся подбежала к машине, влезла в кабину. Видя, что на ней прямо-таки нет лица, шофер испуганно спросил:
– Что с вами?
Орыся не ответила, неслушающимися пальцами расстегнула сумочку, вынула первую попавшуюся купюру - четвертной - и протянула парню:
– В Трускавец!
Он нахмурился, передернул рычаг скоростей.
– Спрячьте деньги. Так отвезу. Все равно по дороге.
Орыся кусала губы, глядела на проплывающие мимо нарядные дома и ничего не видела.
"Старуха спятила, что ли!
– бушевало у нее все внутри.
– Предлагать барахло, как какой-то нищенке! И кому - мне! Да я сама могу купить ей сто таких шуб!"
Но еще больше злости было у Орыси на Наталку, что ляпнула про безработную.
Она вспомнила Льва Владимировича, их разговор и ужаснулась: что он теперь подумает о ней?!
Водитель, краем глаза наблюдавший за пассажиркой, осторожно спросил:
– Может, поделитесь, какая у вас беда?
Орыся молча помотала головой. И тут весь позор и стыд пережитого вылился истерикой. Слезы полились из глаз, смывая с ресниц тушь.
Когда она вышла из машины в Трускавце, шофер проводил ее таким жалостливым взглядом, будто она была тяжело больна.
Тетя Катя, увидев зареванную хозяйку, всполошилась, бросилась раздевать.
– Оставьте меня в покое!
– выплеснула на нее свою злость Орыся.
Зайдя в комнату, она громко хлопнула дверью и повалилась на кровать.
На следующее утро тетя Катя ходила по флигелю неслышно, как мышь, а в комнату хозяйки боялась даже заглянуть. Подойдет тихонечко к двери, прислушается, не позовет ли Орыся, и уйдет в особняк заниматься своими делами.
В первом часу, прибрав в комнатах постояльцев и сменив постельное белье, тетя Катя вошла во флигель с собранными у квартирантов деньгами. И у нее отлегло от сердца: Орыся сидела в кресле в накинутой поверх ночной сорочки норковой шубе. Крицяк знала: если та напялила подарок хахаля, значит, настроение в норме.
– Сергей не был?
– встретила вопросом Орыся свою верную помощницу.
– Не был, не был, - успокоила ее тетя Катя.
– И не звонил.
Она хотела расспросить, как прошла встреча заграничной родственницы, но не решилась: захочет, сама расскажет.
Крицяк протянула хозяйке деньги - проверить, пересчитать. Но Орыся только отмахнулась. Положив выручку на стол и потоптавшись, тетя Катя вышла.
Орыся встала, потянулась, глянула на себя в зеркало и усмехнулась: видела бы ее сейчас тетя Михайлина. Как ей идет жемчужный цвет меха! Вчерашний эпизод показался мелким и глупым.
"И чего это я так психанула?
– подумала Орыся.
– Конечно, если бы не этот московский переводчик... Впрочем, да ну его! Возьму появлюсь в Москве, приглашу в самый шикарный ресторан, выставлю пить-есть рублей на двести, вот тогда узнает меня по-настоящему!"
От этих мыслей последние отголоски вчерашнего события растворились полностью, уплыли прочь. Ей вдруг нестерпимо захотелось видеть Сергея, мчаться куда-нибудь в его "Волге" или сидеть с ним в отдельном кабинете ресторана, где приглушенный свет и сигаретный дым рождают удивительную реальность, наглухо отгороженную и отличную от той, где люди живут склоками и завистью, мелочными заботами и повседневным рутинным трудом.
Глядя на свое отражение в трюмо, Орыся подумала: неужто это та, совсем еще недавно неприкаянная, закомплексованная женщина, какой она была до Сергея?
Знакомы они полтора месяца, а как изменилась ее жизнь, отношение к окружающим, а главное - к себе самой!
Красива она по-прежнему, может быть, даже стала лучше. А вот счастлива ли? Этого она определенно сказать не могла. Но уверенней стала и спокойней - это точно. Может, в этом и заключается счастье?
Сергей словно снял с нее груз колебаний, четко определил ценности, расковал как человека и как женщину. Он сказал: нужно забыть, что было прежде, и она постаралась забыть. Даже все фотографии сына сняла со стены (все, до единой!). Сергей сказал: не нужно ничего бояться, и Орыся перестала бояться. Разве что остался инстинкт самосохранения - не делать того, что вызвало бы гнев Сергея. Ну и житейское: как ни хотелось покрасоваться в норковой шубе, но в Трускавце Орыся ни разу ее не надела. Зачем дразнить гусей? Вот поедет в Москву или еще куда-нибудь - пожалуйста. Никто ее там не знает.