Чернее черного
Шрифт:
— Они испаряли тебя, — говорит Эмми. — Для смеха. Иногда тебя не было с полчаса. Я говорила тогда, эй, Моррис, а где же Элисон? Ты испарил мою единственную дочь. Если она не вернется, я подам на тебя в суд.
— И что? — спрашивает она. — Я возвращалась?
— О да. А то я и вправду подала бы на него в суд. Засадила бы за решетку. И Моррис это знал. На тебя была завязана куча денег. Проблема в том, что я не могла толком вести счета.
— У тебя не было счетов. У тебя была ваза.
— Я не могла толком вести вазу. Боб Фокс все время запускал в нее лапу. А потом парни начали спорить, кто
— И с тех пор не изменился, — говорит Эл.
— В любом случае, потом в игру вступил Кит Кэпстик, прежде чем кто-нибудь из них успел сделать дело, и заявил, что ты набросилась на него после той истории с псом. Тем, кто не видел, как пес ворвался в дом, тем, кто не видел этого своими глазами, тем не понять, как ты вела себя с Китом, как вешалась на него, целовала и всякое такое. Ну и начались споры. Они устроили драку на троих. Сперва дрались Макартур с Китом, ну и Макартур врезал ему как следует.
— Но Моррис, он совсем не изменился. Кит Кэпстик должен мне денег, Мак должен мне — он сказал, Билл Древкокач должен ему, я никогда не понимала, как это он умудрился провернуть, наверное, на скачках играли. Мужики никогда не взрослеют. Моррис говорил, пусть меня похоронят с черной книжечкой, в которой написано, кто сколько мне должен, я не успокоюсь, пока не получу свои деньги назад, живой или мертвый.
— Жаль, я этого не знала, — говорит Элисон. — Если б я знала, что ему нужно всего лишь вернуть долги, то сама выписала бы ему чек.
— А Айткенсайд, — говорит ма, — следил за всем этим делом. Господи, спасибо тебе за Донни Айткенсайда. Он, типа, давал мне советы. В конце концов, на что жить, если предлагаешь все удовольствия сразу за какой-то шиллинг? Я даже одолжила тебе свою ночнушку, и где благодарность?
— Ты сказала, я была хорошей девочкой.
— Когда?
— Недавно.
— Я передумала, — мрачно сообщила Эм.
Кофе остыл, она вскинула голову на тук-тук-тук. Мистер Фокс, это вы? А ваши друзья с вами? Щелчок за щелчком она поднимает кухонные жалюзи. Заря: яркий свет, черная грозовая полоса через все небо, сыплется град. Каждое лето нового тысячелетия повторялось одно и то же: липкие, чудовищно жаркие дни, истощающие силу воли. Она касается пальцами лба: кожа влажная; но она не понимает, жарко ей или холодно. Ей нужно выпить чего-нибудь горячего, чтобы изгнать поселившуюся глубоко внутри дрожь. Я могу попробовать еще раз, думает она, с кипятком и пакетиком чая. Вернется ли полиция? Она слышит монотонное завывание хора соседей — ВОН ВОН ВОН — далекое крещендо.
— Мать моя, — сказала Колетт. — Откуда у тебя эта развалюха? Из парка аттракционов стянул?
— В мастерской одолжили. Это только на время. И бесплатно. — Гэвин смотрел на нее уголком глаза. — Устала ты, похоже, — сообщил он.
— Устала, — повторила она. — Вымоталась.
— Без сил, — предложил вариант Гэвин.
— Слушай, я понимаю, что причиняю тебе неудобства. Обещаю, я не буду мешать. Мне надо всего-то пару часов поспать, чтобы прийти в себя. Я скоро приведу свою жизнь в порядок. Я вовсе не без гроша, мне просто надо понять, как развязаться с Элисон. Может, придется поговорить с адвокатом.
— Вот как. У нее проблемы?
— Да.
— Мелкие фирмы постоянно разоряются, — сообщил Гэвин. — Их душат налогами. Говорят, никакого экономического спада нет, но что-то я сомневаюсь.
— А ты как, выправился?
— Договорная работа. Хватаюсь за все подходящее. То здесь, то там. По мере необходимости.
— Еле сводишь концы с концами, — поняла она.
Какое-то время они ехали молча. За окном мелькали просыпающиеся пригороды.
— А как там Зоуи? — спросила Колетт. — Что она подумает, если я заявлюсь вот так?
— Она поймет. Она знает, что у нас были отношения.
— Отношения? Вот как ты это называешь.
— Брак — это отношения, разве нет? В смысле, разве ты не имеешь отношения к своей жене?
— У нее нет повода для ревности. Я ясно дам ей это понять. Так что не беспокойся. Просто кризис. Это временно, и точка. Я ей все объясню. Скоро я уберусь с ее пути.
— В общем, — говорит ма, — Глория как-то раз позволила распилить себя на слишком много частей. И им надо было как-то от нее избавиться, понятное дело. Все случилось далеко от дома, вот что самое неудобное. Им пришлось привезти ее обратно как груз. Но потом псы ловко управились с ней, а? А Пит сказал, следи теперь за этими псами, Кит, человечье мясо пришлось им по вкусу. И оказался прав, разумеется. Пес ведь кинулся на тебя. А в другой раз дочиста вылизал миску, куда ты ему бросила кусок Кита.
Она выходит из дома, юная Элисон, она выходит из дома в Олдершоте, пинком открывает заднюю дверь, разбухшую от сырости. Макартур видит, как она уходит. И подмигивает ей. В тот день шел дождь, Элисон направляется к гаражам, и земля проседает под ее ногами.
— Где пустыри, там и сараи, — говорит Эмми. — Это логично. Там парни хранили свои краденые сигареты и выпивку, да, выпивку они туда ящиками таскали. Ой, кажется, я проболталась, хорошо, что Макартура нет поблизости, он как-то раз отлупил меня, пожалуйста, не говори ребятам, что это я сказала тебе…
— Я не полиция, — перебивает Эл.
— Полиция? Ха-ха. Да она вся в доле, только не говори об этом Макартуру, а то он мне фонарь под глаз поставит и зубы выбьет, правда, у меня и так нет зубов, но десны тоже жалко. Полиция приходила, спрашивала меня, где Макартур, не знаете ли вы цыгана по имени Пит, они придуривались, никого они не искали, на самом деле они хотели одного — свернутые в трубочку пять фунтов в карман рубашки да стакан виски с лимонадом, а если я не могла угодить им, поскольку истратила все деньги, а ты выпила лимонад, они говорили, ну ладно, миссис Читэм, ну ладно, придется вам полежать на спине, а потом мы уйдем.
Она проходит мимо фургона, юная Элисон, фургона, в котором Глория покоится по частям, мимо собачьего вольера, где дремлют Гарри, Блайто и Серена, мимо пустых курятников, где все цыплята дохлые, потому что Цыган Пит посворачивал им шеи. Мимо автоприцепа с затемненными окнами — в сарай, где она лежит и ревет. Она заглядывает внутрь, она видит себя, истекающую кровью на подложенных ими газетах — так гигиеничнее, говорит Айткенсайд, их можно сжечь, когда кровь свернется.
Айткенсайд говорит, лучше не ходи в школу, пока не подживет. Мы не хотим, чтоб они лезли не в свое дело. Если тебя вдруг спросят, отвечай, что хотела перепрыгнуть через колючую проволоку, идет? Скажи, что скакала через битое стекло.