Чернее некуда
Шрифт:
— Полностью. Я видела его голову на фоне окна.
— А это не мог быть, к примеру, белый человек в натянутом на голову чулке?
— Нет-нет. Мне кажется, чулок у него на голове и вправду был, хотя наверняка сказать не могу.
Она бросила взгляд на мужа и немного понизила голос.
— Кроме того, — сказала она, — я учуяла его запах. Если вы жили там, как мы, вы в этом не ошибетесь.
Муж ее что-то буркнул в подтверждение.
— Да? — сказал Аллейн. — Насколько я знаю, мы производим на них такое же впечатление. Один мой друг, африканец, говорил мне, что прошел почти год, прежде чем он перестал впадать в полуобморочное состояние, оказываясь в лондонских лифтах под конец рабочего дня.
И прежде чем кто-либо успел вставить слово, он продолжил:
— Ну хорошо, тут появились наши люди, и я думаю, что начиная с этого момента, мы вправе полагаться на их показания.
Он взглянул на Гибсона.
— Вы не..?
— Нет, — сказал Гибсон. — Спасибо. Ничего. Мы отпечатаем изложение нашей недолгой беседы, мадам, и попросим вас просмотреть его и подписать, если оно вас устроит. Простите, что побеспокоили.
И он добавил вполне предсказуемое:
— Вы очень нам помогли.
Аллейну осталось только гадать, чего ему стоила эта рутинная вежливость.
Полковник, игнорируя Гибсона, отрывисто поинтересовался у Аллейна:
— Могу я, наконец, увести отсюда мою жену? Ей необходимо повидаться с доктором.
— Разумеется. Уводите. Как зовут вашего доктора, миссис Кокбурн-Монфор? Может быть, позвонить ему, попросить, чтобы он подъехал к вам домой?
Она открыла было рот, но тут же закрыла, поскольку Полковник произнес:
— Спасибо, не стоит беспокоиться. Приятного вечера вам всем.
Аллейн подождал, пока они доберутся до двери и только тогда сказал:
— О, кстати. Не показалось ли вам, что на этом мужчине была какая-то форма? Или ливрея?
Последовала долгая пауза, после которой миссис Кокбурн-Монфор ответила:
— Боюсь что нет. Нет. Понятия не имею.
— И опять-таки кстати, Полковник. Это ваша нюхательная соль?
Полковник уставился на него, словно на сумасшедшего, затем перевел бессмысленный взгляд на пузырек в своей руке.
— Моя? — сказал он. — За каким дьяволом мне нюхательная соль?
— Это моя, — высокомерно сообщила его жена. — Послушать вас, так можно подумать, будто мы по магазинам воруем. Нет, правда!
Она взяла мужа под руку и прижалась к нему, с презрением глядя на Аллейна.
— Этот чудной Уиппл-как-его-там, представляя вас, мог бы и предупредить, что вы ищейка. Пойдем, Хьюги, милый, — и с этими словами миссис Кокбурн-Монфор величаво покинула комнату.
II
Аллейну потребовался весь его такт, терпение и умение настоять на своем, чтобы заманить Громобоя в библиотеку, небольшого размера комнату на втором этаже. Когда Президент оправился от потрясения — наверняка, думал Аллейн, куда более сильного, чем он позволил себе показать, — он обнаружил явную склонность провести расследование на свой собственный манер.
Положение возникло весьма щекотливое. С точки зрения закона, посольство представляло собой территорию Нгомбваны. Гибсон с его Специальной службой оказался здесь по приглашению нгомбванского посла, так что определить насколько далеко простирались их полномочия в нынешних, созданных смертью посла замысловатых обстоятельствах, было далеко не просто.
То же самое, хоть и по иным причинам, можно было сказать, думал Аллейн, о его, Аллейна, нахождении здесь. Специальная служба имела большую склонность обделывать свои дела без чужого догляда. Настроение Фреда Гибсона в данный момент определялось смесью сдерживаемого изо всех сил профессионального огорчения и личного унижения. В обычной ситуации он ни за что бы не начал расследование так, как он его начал, а теперешнее присутствие Аллейна в самом, так сказать, центре заповедной зоны деятельности Специальной службы придавало и без того деликатному положению почти гротескный оттенок. В частности и потому, что случившееся убийство формально позволяло переложить груз ответственности на Аллейна, поскольку преступления подобного рода находились в ведении его отдела.
Гибсон разрубил этот узел, позвонив своему начальству и добившись, чтобы расследовать дело поручили ему и Аллейну вместе — разумеется, с согласия посольства. Однако, Аллейн сознавал, что ситуация может в любую минуту стать еще более щекотливой.
— Похоже на то, — сказал Гибсон, — что мы можем продолжать, пока кто-нибудь нас не остановит. Таковы, во всяком случае, инструкции, которые я получил. Собственно говоря, и ты тоже, причем по трем причинам: твое начальство, твой отдел и личная просьба Президента.
— Который желает теперь созвать всю свою челядь, включая копьеносца, и закатить перед ней пламенную речь на родном языке.
— Идиотская комедия, — буркнул Гибсон.
— Да, пожалуй, но раз он настаивает… Послушай, — сказал Аллейн, — возможно, дать им поговорить это не такая уж и плохая идея, при условии, что мы будем знать, о чем они говорят.
— Каким же это…
— Фред, допустим мы позвоним мистеру Сэмюелю Уипплстоуну, и попросим его немедленно приехать сюда — ну, ты знаешь, «окажите нам любезность» и так далее. Стараясь не создавать впечатления, будто мы тащим его за шиворот.
— Зачем? — без энтузиазма спросил Гибсон.
— Он говорит по-нгомбвански. Живет в пяти минутах ходьбы отсюда, сейчас наверняка уже у себя. Каприкорн-Уок, дом один. Давай позвоним. В телефонном справочнике его, я думаю, еще нет, попробуйте через станцию, — сказал Аллейн взятому ими в помощники сержанту, и когда тот подошел к телефону, добавил, — Сэмюель Уипплстоун. Пошлите за ним машину. Я сам с ним поговорю.
— Так в чем твоя идея? — без выражения поинтересовался Гибсон.