Чернее
Шрифт:
Однажды он меня поздравил с Благовещением, пожелал только добрых вестей. Не все знают про такой праздник. Я спросила:
– - Вы ходите в церковь?
Он вздохнул:
– - Да нет, не то чтобы... Жена вот ходит. Знаете, Люда, -- мы по-прежнему были на "вы", -- она у меня немного тянется к богу. Хотя не слишком вроде верует, она же все-таки преподаватель, кандидат математических наук, доцент. Но от безысходности и кандидат... Моя жена очень хотела дочку. Старший у нас сын, он уже взрослый, студент, мы сами, когда он родился, были студентами... Он был неожиданным ребенком... Но любимым... А
– - А вы? Вы хотели?
– - И я хотел, конечно.
– - Здорово. Олечке повезло.
– - Это нам повезло.
– - Ей больше.
– - Ну не знаю.
– - Он замолчал.
– - А как ваши родители?
Лучше б не спрашивал.
У меня хорошие отношения с мамой: я ей вру все время.
Мама живет, как может. Пытается верить в бога. Получается так себе.
В прошлый раз я приезжала к ней на Пасху, мы в церковь ходили, я мужественно всю всенощную отстояла -- ради мамы же! Пришли домой, закрываем дверь в тамбуре, ну и громко у меня получилось -- дверь железная.
– - Тише!
– - прошипела мама.
– - Людей разбудишь! Это мы сегодня не спим -- для нас Христос воскрес, а для некоторых он даже не рождался.
– - Не думаю, чтоб основной посыл христианства именно в этом, -- не удержалась я.
– - Ты слишком много думаешь!
– - рыкнула она, и я поняла, что вся эта ночь и гудящие от усталости ноги -- все это было без толку -- я снова ее разозлила.
Впрочем, это были мелочи в сравнении с тем разговором, который случился тогда, давно... Я в тот день была особенно едкая. Тогда в кухне еще работало радио, может, это оно виновато -- передавали новости, а в них всегда есть что-то эдакое, провоцирующее богоборчество.
И сказала:
– - Ну вот за что бог так с этими людьми?
А мама:
– - Ну ты же помнишь Писание. Они не были грешнее других. Но их смерть стала назиданием для прочих. Чтобы покаялись.
– - Тогда это терроризм. Убивать случайных людей, чтобы запугать всех остальных и заставить жить по своим правилам.
– - И этот человек семь лет ходил на воскресную школу!
– - Мама уже начала искажаться.
Я поняла, что наделала.
– - Мам, мам, это я так сказала!
– - Ты никогда не думаешь, что говоришь! А мне за тебя держать ответ на Страшном Суде! Мне!
– - Морщины, уголки глаз и губ -- все на ее лице как-то заострилось. В ее душе всегда было полно битого стекла, на которое она порой наступала, и часто -- из-за меня.
– - Мама!
– - Мне было ужасно стыдно.
– - Господа Бога... сравнивать с террористами! Да как мог твой поганый язык!
– - Она упала на колени и заломила руки.
– - Господи, господи, прости ей...
Я вышла из кухни. Сидела в зале, за стеной, но слышала, как она молится. И я молилась. Молилась всем богам и божкам вселенной, могущественным и хилым, чтобы ей полегчало, чтобы отпустило, чтобы прошло поскорее... И ругала себя и свой поганый язык.
Но поганый язык
Теперь мама ничего дурного в адрес своей веры не слышала, в то время как я потеряла эту веру окончательно и бесповоротно (а ведь тогда, когда я дразнила ее -- тогда еще верила, верила!). Вера ушла, как вода из ванны с плохо заткнутой пробкой. Ничего не изменилось -- лишь лицемерить оказалось легче. Это кто верует, того тянет на правду. Вера и правда -- они сестры. Ими служат. А я, видимо, отслужила свое.
– - В чем ты сейчас ходишь -- носишь плащ или пальто еще?
– - Ношу плащ. Пальто отдала Таньке. Она сейчас немного бедствует. Зарплаты хватает на аренду и на еду. Еще отдала ей ботинки и большой свитер шерстяной. Она хочет подрабатывать, листовки на улице раздавать, а холодно...
– - Ну ладно, отдала и отдала. В следующей жизни тебе Господь воздаст...
Пальто было старенькое, ботинки подтекали, свитер уродлив, как моя жизнь, за что тут воздавать? Но я молчу.
– - Я тебе, хочешь, соберу посылочку...
– - Нет. Я сама куплю. Я разъелась, с размером не угадаешь. Сфотографируюсь в новом и пришлю фото.
Как всегда -- вместо бога стремится "воздавать" старая, больная женщина! Фигушки. Одолжу у кого-нибудь новые вещи, сфоткаюсь и отправлю ей.
– - Слушай, помнишь, вашу библиотекаршу, маленькую? Умерла недавно.
– - Да ты что! Как же так?! Ей же всего лет пятьдесят было...
– - Сердце больное. Ну и обмен веществ был нарушен... Вот и умерла. Очень жалко, в библиотеке, правда, никаких мероприятий не проводили, чтобы детей трауром не расстраивать. Я просто случайно узнала. Шла мимо, думаю: зайду, поговорю с ней, вот мне коллега ее и рассказали. Оказывается, она замужем была последние года три. Где-то в Интернете познакомилась с мужчиной, тоже инвалидом, только по зрению. Очень он убивался на похоронах... Жалко ее, бедную. Так она тебя любила! Я всегда ей о тебе рассказывала. Правда, в последнее время что рассказывать-то было -- успехов-то никаких...
– - Ма-ам, ну не начинай, а...
– - Ладно. Купи себе новую одежду. Только в магазин иди с кем-то понимающим, а то вечно возьмешь что-то, что на тебе как на корове седло. Даже несчастной калеке Господь мужа послал вон, а тебе -- нет, а все почему? Одеваешься как пугало. Ну и еще потому, что плохо молишься, конечно. И в храм не ходишь.
– - Хожу.
– - А, знаю, как ты ходишь, сразу сбегаешь после "Отче наш"...
Ничего ты не знаешь, мама. Я вообще забыла, когда там в последний раз была.
– - Купи себе шубку или дубленку, -- вдруг завершает она.
– - Не мерзни.
И тут -- мне больно, страшно больно, потому что она меня очень любит. А я ей вру. Это подло и низко. Но я продолжаю врать:
– - Не мерзну. Не выдумывай.
Танька приехала в Питер через два года после меня. Развелась с мужем и переехала. Брак недолгий, меньше года. Как она сама говорила: так, от скуки замуж сгоняла. В нашем городе действительно скучно, так что я ее понимала.
Она не изменилась, такая же высокая трагическая фигура в черных джинсах и темной рубашке. Только стричься стала короче и интереснее -- ей шла асимметрия.