Черное и белое
Шрифт:
— Послушай, Питер, ты явно увлекся, нельзя ли покороче? Что же произошло эдакого смешного, что ты просто разбух от смеха?
— Ты прав, Смит, я увлекся… Подозреваю, я рожден был стать писателем, а не работником на ферме, да ладно… В общем, к следующему утру на ферме была идеальная чистота, даже в курятнике окна были вымыты и в них играли лучи утреннего солнца. Хозяин фермы был в строгом костюме, белой рубашке, при галстуке, его дорогие лаковые туфли блестели. Розовые щеки его нервно подрагивали, он едва сдерживал волнение. Комиссия очень быстро осмотрела ферму, эпидемиологи забрали погибшую птицу в свою передвижную лабораторию, сделав письменное предписание о строгом выполнении санитарных норм. Боб был здесь же, он был важен, как подобает основному свидетелю, который обнаружил погибшую птицу. Благожелательно настроенные проверяющие, спокойно беседуя, направлялись к воротам, намереваясь покинуть ферму. Боб плелся позади всех. Остановившись почти у самых ворот, хозяин фермы церемонно прощался со всеми, он покачивал головой, что-то говорил и улыбался. Боб не воспринимал этих тонкостей и скучал, стараясь скрыть одолевавшую его зевоту. Это его полусонное состояние в одно мгновение прервал заливистый лай собак, возбуждение
— Кто там? Я сейчас умру! — воскликнул испуганный женский голос. И он же продолжил. — Это крот? Землеройка? Ой, а вдруг, это крыса!
— Нет, это не крыса, — таинственно ответил мужской голос. — Это…
Но фраза осталась недосказанной. Алекс успел заметить, что от увиденного розовые щеки хозяина фермы мелко задрожали и побледнели, а глаза сделались большими.
— Что это? — хрипло произнес хозяин. — Да объясните мне, каким образом… — он не договорил, застыв от удивления.
Земля наконец раскрыла свою тайну, из нее появилось нечто… Все увидели, как худое, бледно-серое тело поднялось на дрожащие тощие лапы и гордо вскинуло маленькую голову, увенчанную большим красным гребнем.
— Как? Это ощипанный петух? Живой! — воскликнул тот же женский голос.
Боб опустил глаза, у него тоскливо заныло под ложечкой, стало неуютно, и он пожалел, что не покинул ферму минутой раньше. Боб узнал в этом бледном, в синяках теле петуха, которого собаки, по всей видимости, вчера лишь придушили, а бедняга, пролежав в прохладной земле ночь, очнулся и явился на свет божий. Петух шагал, шатаясь, высоко поднимая лапы, вскидывая голову, которая не держалась на слабой тонкой шее. Это обстоятельство не помешало петуху пару раз хрипло подать голос, что наверно означало: «Я иду, я не умер. Встречайте!».
Петух четко держал курс на курятник. Это жалкое, избитое, ощипанное тело не потеряло гордого духа и бойцовского характера, что вызвало улыбки и радостные возгласы. Но хозяин фермы не улыбался, он сверлил глазами сторожа — Боба.
Боб же спешил покинуть ферму, воспользовавшись произошедшей заминкой.
— Боже мой, Боб! Куда вы это спешите? Мне столько хочется вам сказать… О стольком расспросить. Останьтесь, прошу вас… — с иронией и даже весело сказал хозяин фермы, но Боб почувствовал в его голосе определенно ледяные нотки. — Так объясните мне, уважаемый, что вы поделывали здесь ночью? — продолжил хозяин и одарил Боба леденящим взглядом, еще более холодным, чем его голос.
— Скучал! — выпалил Боб и тоскливо подумал, что сказал глупость.
— Да, разумеется, скучали. И от скуки воровали моих кур. Душили бедняг, ощипывали и, присыпав землей, прятали у забора.
— Я не вор!
— Неужто? — Хозяин вскинул кверху брови и глаза его стали заметно больше. — Смешно, ей-богу смешно! Да я всегда знал, что вы ветреный выпивоха, но что вы сторож-вор…
Это уже слишком! — Он посмотрел на Боба с удивлением, так, как будто увидел его впервые. — Если вы сейчас же не расскажете про свое ночное житье здесь, на ферме, мы с вами распрощаемся, и вся округа будет знать, что вы, Боб — вор.
— Ты понимаешь, Смит, что значит слыть вором в нашем маленьком селении? Боб тоже знает… И рассказал про свое ночное приключение, ничего не утаив, с таким грустным и несчастным видом, что этот его рассказ вызвал бурю смеха. С удовольствием насмеявшись, все разошлись. Хозяин фермы, может в шутку, а, может и всерьез, наказал Бобу поймать горностая. Бедный старик воспринял это как дело чести и все утро гонялся за зверьком, но не поймал его. Старого Боба не остановило и то обстоятельство, что эпидемиологи определили: птица, несомненно, убита горностаем и подтверждением тому были обнаруженные на шее у птиц ранки, нанесенные именно горностаем.
— А какова судьба ощипанного петуха? Он попал в суп? — неожиданно поинтересовался Смит.
— Куда там! Он стал суперзвездой курятника. Петуха осмотрел ветеринар, намазал бриллиантовой зеленью его царапины и вынес оптимистичный вердикт — петух почти здоров и будет жить, ему необходимо хорошее питание и одежда, пока не вырастут его собственные перья, — без них он будет страдать от холода. И, представь себе, Смит, сердобольные работницы отпаивали петуха буквально с ложки, кормили творогом и все такое… А через несколько часов петух и вовсе, невзирая на побои, носился по двору в теплой фуфайке, которую ему кто-то успел сшить, с гордо поднятой головой и торчащим кверху большим красным гребнем, что вызывало у всех невольную улыбку. Вот так-то, Смит, правду не задушишь, не убьешь! Она всегда выползет наружу, — закончил, смеясь, свой рассказ Питер. Сделал неопределённый жест рукой, в которой была его мятая шляпа, и побрел прочь.
Смит не сдвинулся с места, он продолжал стоять, опустив голову, передвигая ногой маленький камушек, который оставлял на пыльной тропинке ничего не значащий рисунок.
Алекс заметил, как темная тень сомнения и тревоги скользнула по лицу Смита, но быстро исчезла, уступив место привычной невозмутимости.
Зарева молитв титана потускнели, надвигалось серое холодное утро. Бессонная ночь давала о себе знать, болезненное томление во всем теле и тяжесть в голове заставили Алекса сложить руки на столе, положить на них голову и закрыть глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы мгновенно провалиться в сон. Алекс не смог оценить продолжительности своего сна, ему показалось — прошло лишь мгновение между тем, как он закрыл глаза и открыл их, услышав свое имя.
Смерч
— Алекс, трагедия произошла в следующем году… — продолжал свой рассказ Смит. — Странным образом все изменилось…
«Надо спасать людей, Смит, они верят тебе! — услышал я голос позади себя. — И это — твой долг! Ты слышишь меня, Смит?» Привыкший находить быстрые и правильные решения, я приказал открыть большую бетонированную яму, которая служила для закладки силоса и кормов, и укрыться в ней. Сейчас она пустовала, в ней было сухо и чисто, глубина этого хранилища позволяла человеку находиться в ней во весь рост. И самое главное — она закрывалась тяжелой плитой, как школьный пенал, двигаясь вперед и назад. Плита управлялась пультом, плавно открываясь и закрываясь. Я взглянул на небо, не вскидывая головы, одними глазами. Черная птица швыряла молнии уже совсем рядом. Страшный гул, сравнимый лишь с приближающимся поездом, надвигался все ближе и ближе. Я бросил тоскливый взгляд в сторону нашего селения, и у меня заныло сердце. Нетерпение, которое я жестоко удерживал внутри себя, более не желало быть узником и рвалось наружу. Когда, наконец, последний работник укрылся в траншее, я задвинул плиту, оставив довольно большую щель, через которую свободно мог бы проникнуть человек, если вдруг ураган выведет из строя систему управления плитой. Проделав все это, я наклонился над щелью и с грустью оглядел всех, поймав себя на мысли, что я прощаюсь с каждым из них, и мне стало не по себе.