Черное колесо. Часть 2. Воспитание чувств, или Сон разума
Шрифт:
– Экая незадача – сорвался! – Да, недолго повисел! – Чего делать-то будем? – Было сказано – подвесить. Больше никаких указаний не было. Так что пусть лежит. Начальство разберётся, – слышал он угасающим сознанием. Жизнь медленно вытекала через рану в паху.
Господи, какие страсти! Совсем они здесь не к месту. Они из другой оперы, точнее говоря, из другой части романа. У нас сейчас всё больше разговоры, размышления, светлые надежды, воспитание чувств. Обещаю впредь не забегать вперёд.
Олег получил маленький жизненный урок, урок «ожидания». Результаты экзамена обещали объявить на третий, максимум четвёртый день. Олег вставал рано утром, приезжал в университет загодя, час нарезал круги вокруг приемной комиссии, едва открывались её двери, врывался внутрь. Дежурившие в комиссии молодые девушки только посмеивались: «Не переживай, до следующего экзамена точно сообщат! Нетерпеливый абитуриент пошёл!»
Такого не
Николай Григорьевич, утомлённый встречами с родственниками и небывалой жарой в Москве, уехал домой. Олегу стало совсем тоскливо – не с кем словом перемолвиться. Неявка Фишера на очередную партию лишь усугубила его депрессию – даже этот сдался, куда уж нам… Пойду завтра, куплю билет…
Четырнадцатого с утра Олег приехал в университет, ни на что не надеясь, но с портфелем, полным учебников. Перед приёмной комиссией клубилась толпа абитуриентов, сгущавшаяся к щитам, на которых были проставлены оценки за письменный экзамен. Зрение у Олега было отличным, он выхватил свой номер, закрашенный красным, не веря себе, протиснулся сквозь толпу, убедился в результате и, как заправский регбист, рванул назад. Он прижимал портфель, как мяч, к груди, но, вырвавшись на свободное пространство, подкинул его вверх и громко крикнул: «Я-а-а! Я – в университете!» – и ещё долго прыгал вокруг, вызывая немалое изумление прочих абитуриентов и понимающие улыбки проходивших мимо сотрудников факультета.
Промаявшись в раздумьях всё утро, Володя решил, что он ничего не теряет, если попробует встретиться с академиком Александром Николаевичем Несмеяновым – никаких других зацепок у него не оставалось. Первый этап поисков не составил труда: метро «Университет», совсем близко от станции – высокий шпиль, ни с чем не спутать, а уж когда подошёл поближе, то на фронтоне дальнего из двух отдельных корпусов-близнецов, узнаваемого даже сквозь десятилетнюю дымку, зорко выхватил: «Химический факультет». На обширном сквере, обрамляемом главным зданием университета и двумя выстроенными в том же стиле корпусами естественных факультетов, сновало множество людей, преимущественно молодых парней и девушек приблизительного одного возраста, находившихся в состоянии истерического возбуждения, как лошади перед стартом забега за главный приз. Среди этой толпы абитуриентов попадались женщины среднего возраста, с разбросом от сорок до шестидесяти лет, с неизменными объёмистыми сумочками в руках и с одинаково озабоченным выражением на лице. Озабоченность их была вызвана не опасениями за результаты будущих экзаменов (в глубине души многие из них желали своим чадам, особенно девочкам, скорейшего провала – оно и хорошо, дома в педагогическом институте куда как спокойнее!), а боязнью потерять ребёнка в этом муравейнике. Так они все и кружили вокруг памятника Ломоносову, вокруг четырёх фонтанов, вокруг многочисленных ухоженных клумб, иногда присаживались на освободившиеся лавочки, но долго высидеть не могли, разве что съедали бутерброд из мамочкиной сумочки или, выхватив оттуда же учебник, клещом впивались в какой-нибудь параграф, но почти сразу отваливались – полна черепушка, ничего больше не лезет.
Володя неспешно шёл через толпу, развлекаясь угадыванием, кто откуда приехал в храм науки. Не совсем бесплодное развлечение, потому что подтверждение догадкам являлось немедленно. «Чё я тоби хутарила?!» – на весь сквер восклицала черноволосая, широкобровая матрона, и цветастое кримпленовое платье с расплывающимися мокрыми пятнами подмышками начинало устрашающе потрескивать под напором выдающейся плоти. «А я чё? Я ничё», – басил ей в ответ меланхоличный детина, поглаживая рукой чуть более заметные, чем у матери, усики и придавая им приличествующее мужчине направление – подковой вниз. Володя удовлетворённо кивал и переключался на другой объект.
Так он добрался до монументального входа в корпус химического факультета, но не стал заходить, а несколько минут постоял у дверей, наблюдая через стекло, что происходит внутри. Перед вахтёром стояло несколько абитуриентов, размахивавших какими-то белыми листочками, две мамаши что-то говорили, слегка отталкивая друг друга, вахтёр же, выставив левую руку как шлагбаум, правой описывал дугу в воздухе, что-то показывая. При этом он милостиво кивал людям, огибавшим эту толпу и показывавшим ему удостоверения, и приветливо улыбался тем, кто ничего не показывал и, наоборот, милостиво кивал вахтёру. Похвалив себя за предусмотрительность, Володя извлёк из заднего кармана джинсов свой студенческий билет в обложке неопределённого багрово-коричневого цвета, зажал его в руке, изобразил на лице нечто, соответствующее, по его мнению, глубоким научным раздумьям, и уверенно двинулся внутрь здания. Выброс руки с предварительно раскрытым удостоверением, короткий кивок – и он в огромном холле, теперь, не задерживаясь, дальше, куда угодно, хотя бы этой лестнице наверх.
На втором этаже Володя выбрал спокойную пожилую женщину и, подойдя к ней, вежливо спросил: «Извини, пожалуйста, не подскажете, где я могу найти академика Несмеянова Александра Николаевича?» Женщина посмотрела на него как на сумасшедшего, но всё же ответила: «Вам нужна кафедра органической химии. Северное крыло. Третий, четвёртый и пятый этажи», – и на всякий случай рукой показала ему направление.
Исходя из своего не очень богатого опыта, Володя полагал, что кафедра это кабинет заведующего с расположенной по соседству комнатой, заставленной письменными столами, где преподаватели обычно пили чай в перерыве между занятиями, и ещё одной комнатой для практических работ, если таковые были предусмотрены учебным планом. При этом количество разных табличек и указателей с названием кафедры неизменно превышало количество комнат. Здесь же Володя обошёл три длиннющих Г-образных коридора и не обнаружил ничего подобного, кроме многочисленных мемориальных досок и лаконичных табличек «М» и «Ж». Опять нужна была помощь аборигена, но коридоры поражали пустынностью, особенно на фоне людского волнения сквера и входного холла. Наконец показался молодой человек, целеустремлённо двигавшийся по коридору. На лице его было точно такое же выражение, которое столь успешно надел на себя Ульяшин при входе на факультет. «Настоящий ученый», – подумал он и решил обратиться к нему с вопросом. Заметим в скобках, что это выражение соответствовало состоянию глубокого похмелья, и целью устремления молодого человека была некая неопределённого возраста лаборантка, материально ответственная за казённый спирт, но как бы то ни было «настоящий ученый» выхватил из витиеватой фразы Володи ключевое слово «Несмеянов» и ткнул пальцем вдаль по коридору, затем загнул его углом и назвал номер комнаты.
Ульяшин нашёл требуемую дверь, ненавязчиво постучался и, не дождавшись ответа, потянул её на себя. За письменным столом у окна сидел чрезвычайно худой человек, ростом и худобой напоминавший артиста Николая Черкасова, но с совершенно другим типом лица – широким и костлявым, если такое определение вообще может быть применено к лицу. Седеющая голова была наклонена над шахматной доской с расставленными в течении партии фигурами, слева лежала развёрнутая на последней странице газета, и мужчина удивлённо переводил глаза с газеты на доску и обратно. Заслышав скрип двери, он поднял голову, мельком окинул взором Ульяшина и удивленно провозгласил: «Но этого не может быть! Вы только посмотрите, молодой человек! Это взятие пешки на а2 непозволительно даже третьеразряднику, а тут – Фишер!» Создавалось впечатление, что мужчина целое утро ждал кого-нибудь, что поделиться с ним этой сногсшибательной новостью.
– Боюсь, что я не смогу в полной мере оценить ваше удивление, так как мало понимаю в шахматах, – сказал Володя, – извините, что отвлекаю вас от столь увлекательного занятия, но я ищу академика Александра Николаевича Несмеянова.
Столь простое желание вызвало у мужчины шок, превосходящий удивление от ошибки Фишера.
– Видите ли, молодой человек, Александр Николаевич в связи с большой занятостью посещает кафедру не очень часто. Насколько мне известно, ближайший по времени визит намечен на первый четверг октября. Если вы по поводу аспирантуры, то вам следует обратиться…
– Я по личному вопросу, – прервал его Ульяшин.
– По личным вопросам академик Несмеянов принимает только личных сотрудников, да и то не всех, а только тех, о чьих личных делах он осведомлен лично, – при этом глаза мужчины задорно блеснули, вероятно, от удовольствия от сотворённой фразы.
– Лично я не имею чести быть личным сотрудником Александра Николаевича, но имею основания полагать, что он лично осведомлен о моих личных делах больше, чем лично я, – незамедлительно парировал Ульяшин.