Черное колесо. Часть 2. Воспитание чувств, или Сон разума
Шрифт:
Судя по всему, сообщенными ему сведениями Мотыль был полностью удовлетворён, потому что постепенно он стал давать Ульяшину всякие мелкие поручения, маскируя их просьбами о дружеской услуге. Поначалу тоже не обошлось без проверок, но Ульяшин берёг доверенные ему деньги и секреты пуще глаза, так что постепенно он был допущен в ближнее окружение Мотыля. Произошло это не быстро, до своей летней поездки в Москву Ульяшин вообще держался немного отстранённо и лишь после возвращения активно пошёл на сближение. Впрочем, ни в каких криминальных делах он не участвовал – Мотыль его не привлекал, приберегая для другого, а Ульяшин не напрашивался. Приблизительно тогда же к нему привязалось его прозвище – Звонок. Согласно официальной версии,
Как мы видим, Ульяшин перестал скрывать свои связи с криминальным миром. Так уж получилось, а точнее, так уж он решил, что теперь эта сторона жизни вышла на первый план. Пусть милиция да КГБ думают, что он приблатнённый, что трётся около воров, подхватывая крошки с их стола, что оказывает им за плату мизерные юридические услуги. Главное, не попадаться ни на чём серьёзном и держать язык за зубами, то есть о бабах и о красивой жизни – это сколько угодно, а о политике ни слова даже на уровне анекдота. Кому в этом случае придёт в голову, что у Звонка есть другая жизнь?
У этой, другой жизни пока была только цель, сформулированная по-ульяшински бескомпромиссно и чётко – свержение Советской власти. Непременно путем вооружённого восстания и с обязательной публичной казнью всех партийных функционеров и их прихвостней. Встававший перед глазами вид бесчисленных проспектов и улиц Ленина с висящими на столбах коммунистами веселил душу и придавал сил для поиска путей к этой заманчивой цели. Пока что никаких путей не просматривалось.
Революцию хорошо начинать с чистого листа. Когда народ десятилетиями терпит, веками иногда терпит, из последних сил терпит, и тут появляешься ты на белом коне (слоне, броневике, танке) и указываешь ему путь в светлое будущее. Тогда революция проходит весело и быстро. Неплохо удаются повторные попытки. Тут важно правильно улучить момент, когда народ залижет раны и накопит гнев. Страница перевёрнута, можно начинать второй тур.
Революция не может следовать за революцией, ничего хорошего из этого не получается, Россия же первая это и доказала – выдала на-гора две революции за год, буржуазную февральскую и социалистическую октябрьскую, так сто лет последствия расхлебывали. Нет, между революциями должен быть длительный антракт или хотя бы хорошая контрреволюция. Лишь хитроумный Лев Давидович Троцкий сумел обойти это препятствие, правда, на бумаге. Суть его теории перманентной [2] революции проста: устроил революцию у себя – устрой у соседа; пока обежишь с факелом восстания всех соседей, придёт время повторять революцию у себя дома.
2
Постоянной, непрерывной. Не путать со способом завивки волос. (прим. авт.)
Конечно, между 1917-ым годом и описываемым нами 1972-ым перерыв был вполне подходящий для следующей революции, но к чему было призывать народ? Вперёд к светлому будущему? Но мы и так ползли к нему семимильными шагами. Назад в Российскую империю? Но мы показатели пресловутого 1913-го года обогнали в среднем в сорок раз, а для прогресса в области производства атомных бомб человечество ещё числа не придумало. Вбок на Запад? Не нужно нам царства жёлтого дьявола и его звериного оскала! Куда ни кинь – всюду клин!
Впрочем, кое-какие революционные идеи всё же витали в то время в воздухе. Разрабатывались разнообразные варианты кардинального
Ульяшина этой мякиной не провести! Он понимал, что коли уж рубить, так под корень. Вот только чем рубить?!
Таков краткий конспект мыслей Ульяшина после его летней поездки в Москву.
В России не может быть революции, революции происходят в рассудочных и прямодушных странах, там они вызываются злоупотреблениями власти и приводят к смене власти. Стихия России – бунт, взрывной протест против злоупотреблений власти, временное их уничтожение при сохранении самой власти. «Бунт не может кончиться удачей, в противном случае он называется иначе». Тонкость России – в дворцовых переворотах, в тихой смене власти при сохранении злоупотреблений. Все известные дворцовые перевороты в России были успешны. «Король умер! Да здравствует король!»
Россия – страна крайностей, поэтому в ней и не может быть нормальной революции как естественной стадии развития. Ульяшин полжизни ломился в открытую дверь, прежде чем осознал эту простую мысль.
Революция требует подготовки и планомерной работы. Эти два понятия глубоко чужды, скажем больше, противны русскому человеку. На национальных окраинах огромной страны ещё было какое-то шебаршение, Россия же традиционно лежала на печи. Бунтовать – изредка бунтовали, не без этого, но за семьдесят с лишним лет советской власти так и не сподобились ничего «организовать». Власть существовала при полном и безоговорочном попустительстве всего народа, так что в этом смысле советское государство было, несомненно, общенародным.
Ульяшину бы задуматься поглубже над этим феноменом, понять, что редкие льдинки на поверхности океана никак не мешают движению корабля коммунизма, а лишь оживляют пейзаж и живописно подчёркивают спокойствие и беспредельность океана. Он же принял эти редкие льдинки за вершины айсбергов, один из которых рано или поздно потопит-таки самоуверенный «Титаник».
В оправдание Ульяшина скажем, что ему просто не повезло. Подавляющее большинство российского народа, пережившее коммунизм, знать ничего не знало ни о каких выступлениях против советской власти. Слухи, конечно, были, как же без слухов! Но слухи к делу не пришьёшь. Были передачи западных радиостанций, но там говорилось всё больше о письмах и заявлениях. А вот чтобы вживую увидеть какую-нибудь демонстрацию, или листовку в руках подержать, или хотя бы прочитать намалёванный на заборе антисоветский лозунг – такого не случалось. Ульяшин же сподобился, причём дважды.
Дело было в Свердловске. Несколько молодых рабочих основали организацию под названием «Свободная Россия». Как водится, начали с благородной идеи расстрела областного начальства во время праздничной демонстрации, но из-за невозможности достать оружие (дикие времена! гримасы тоталитаризма!) остановились на пишущей машинке и писании прокламаций. Первая из них с поэтическим названием «Восходящее солнце» и попала в руки Ульяшина во время посещения им женского общежития завода «Уралмаш». Листовку Володя принёс домой, но затем по настоятельной просьбе матери изорвал в клочья и спустил в унитаз. О существовании второй листовки «Меч тяжёл, необходимо объединение сил» Ульяшин узнал уже из материалов уголовного дела, точнее говоря, из рассказа известного нам Никанора Михайловича Полубатько, главного милиционера области. За полгода, разделявшие две листовки, молодые революционеры успели переименовать свою организацию в «Российскую рабочую партию», приняли устав и программу и определились с размером членских взносов. Все это потянуло в сумме на пять лет лагерей, каждому.