Черное колесо
Шрифт:
– Если хотите успокоительное…
– Успокоительное не поможет. Мне понадобится пьяная удаль, если капитан настигнет Джонсона. Прольётся кровь, и я не шучу.
Я дал ему порцию пшеничной водки. Он улыбнулся.
– Надеюсь, вы не хранили в ней образцы?
Проглотил водку, отдал мне стакан и вышел.
Я вернулся к своей работе. Оставался примерно час до обеда, когда ко мне ворвался без стука один из моряков – Перри.
– Хватайте свои инструменты, сэр, и идёмте быстрее!
Я схватил медицинскую сумку. Мрачные предсказания Мактига приписал его взвинченным нервам, но эта внезапная тревога припала им характер реальности. Прежде чем Перри что-то объяснил, я услышал, как кто-то поёт, вернее, ревёт довольно приятным баритоном.
– Это Мактиг, – сказал Перри. – Его слышно по всему кораблю. – Он заторопился по коридору, и мне пришлось его догонять. – Он пьян, – сказал Перри, – вернее, он произнёс нечто соответствующее этому литературному выражению. Мне послышалась нотка зависти в его голосе. – Капитан Джонсон хочет, чтобы вы его заперли, пока не услышал мистер Бенсон.
Если бы мы шли не так стремительно, я спросил бы, почему мистер Бенсон не должен его слышать. Но мне не хватило дыхания. Обрывки песен становились все громче: мы приближались, но не к каюте Мактига, а к каюте Хендерсона; неожиданно пение прервалось.
Мы вошли в каюту Хендерсона. Мактиг лежал на койке первого помощника, Хендерсон прижимал его к ней, руками зажимая рот Мактигу. В воздухе резко пахло виски.
Перри незаметно удалился. Хендерсон посмотрел на меня.
– У вас есть средство, чтобы он сразу отключился и замолчал? Чем быстрее, тем лучше.
И злобно добавил:
– Мне безразлично, если он проваляется до середины следующей недели! – Он успел отдёрнуть руку, прежде чем Мактиг укусил её. Мактиг снова разразился песней и попытался сесть. Эту песню я раньше не слышал. Кажется, она была на гэльском языке. Хендерсон снова опрокинул его на койку и зажал рот подушкой. – Кусай это, чёрт тебя побери!
Набирая раствор в шприц, я спросил:
– Что случилось?
– Многое. Я бы вам не сказал, но вы сами узнаете рано или поздно. Но только помалкивайте, пока не пойдут слухи. У нас и так достаточно неприятностей.
Мактиг бился. Я пытался схватить его за руку.
Хендерсон неохотно убрал подушку. Даже хватая ртом воздух, Мактиг попытался что-то пропеть. Хендерсон стоял с подушкой наготове.
– Мистер Бенсон и капитан Джонсон разошлись во мнениях относительно поведения отдельных членов экипажа. По моему мнению, мистер Бенсон не прав. Мактиг попытался примирить их и ничего не добился. Тогда он отыскал стюарда, выпросил у него бутылку спиртного и напился. Но это ещё не все…
Взвинченное состояние Мактига сделало его лёгкой добычей спиртного; я ему дал порцию, и тем самым ещё больше пробудил жажду, Я испытывал чувство вины.
Хендерсон продолжал, перекрывая вопли Мактига:
– Мимо проходили Смитсон и остальные, и Мактиг, должно быть, решил уговорить их сдерживаться. Он пригласил их выпить. Я услышал шум, пошёл взглянуть: все они напились выше Гималаев. Если бы Бенсон это увидел, тут бы чёрт знает что началось. Остальные вели себя не так буйно, как Мактиг, поэтому я велел всем им дать кофе, а Мактига привёл сюда, чтобы он не шумел… Бог знает, на что он ещё способен! Если только Бенсон что-то услышит, особенно после стычки с Джонсоном… что ж, тот, кто говорит, что адской ярости не бывает, просто не имеет достаточного опыта.
Я закатал рукав Мактига, протёр руку спиртом и сделал ему укол. Мактиг, казалось, ничего не почувствовал.
– Пройдёт какое-то время, – предупредил я, – прежде чем укол подействует.
– Вы справитесь с ним? Мне нужно посмотреть, как там остальные, – сказал Хендерсон. Я кивнул. Он бросил подушку и вышел.
Мактиг умудрился поднять руку и помахать.
– Увы! Умереть… или остаться?
Потом:
– О моё сердце и душа, разве не день рождения я праздную? Я вновь возродился из огней чистилища после двухсот лет. – Его глаза увлажнились. – Я весь полон печали! Что за печальный день рождения…
Он заплакал: не от жалости к себе, а как бесконечно усталый человек, перешедший все границы выносливости.
– Но я должен петь, а не плакать, как женщина. Петь, потому что я вернулся в мир, я снова получил жизнь, отнятую у меня…
Потом трезво сказал:
– Но зачем мне петь, если эта возвращённая мне жизнь – и не жизнь совсем? Я спрашиваю вас, где теперь моя любимая Бриджит? Что могу я сделать для тех, кто давно мёртв?
Он снова попытался приподняться, приблизил своё лицо к моему, прошептал – я с трудом разбирал слова:
– Может, они придут на борт за мной, все шестеро?
Потом он захрапел.
Вернулся Хендерсон. Я оставил Мактига под его присмотром, посоветовав перенести его в его собственную каюту, чтобы он не причинял Хендерсону неудобств.
Тот ответил, что предпочитает держать Мактига на виду. Он попросил меня заглянуть к Моргану, стюарду – тот не очень хорошо переносит похмелье. Я так и сделал. После этого вернулся в свой кабинет, убрал сумку, умылся и пошёл в столовую на обед.
Пен не было, и я с беспокойством подумал, почему. Не было и Бенсона, что, впрочем, объяснимо: он, вероятно, оставался в своей каюте, испытывая неловкость из-за приступа гнева, свидетелями которого были многие. А может, опять любовался черным колесом. В любом случае такое поведение вряд ли нормально. Я решил заглянуть к нему позже под каким-нибудь предлогом.
Нас обслуживал Коллинз, так как участие в попойке Мактига сделало второго стюарда, Моргана, неспособным к работе.
Сватловы, леди Фитц и Бурилов вернулись из разведывательной поездки, весьма неудовлетворительной, как заметила леди Фитц. Она надеялась найти на этом острове что-нибудь, кроме песка и растительности. Леди Фитц не стала объяснять, что именно она рассчитывала найти, но бросила на Бурилова сердитый взгляд, как будто он был в этом виноват.
Бурилов решил, что должен вернуть её расположение, и завёл старорусский охотничий рассказ, где сам исполнял главную роль. Впрочем, если судить по рассказу, в то время он должен был быть ещё ребёнком. Чедвик слушал с явным интересом, но рот его презрительно кривился.