Черное колесо
Шрифт:
– Очень, но у меня нет вашего дара, Дебора.
– Я вам помогу, – довольно ответила она и встала со стула. – Вам нужно только встать передо мной, открыть разум и поставить вашу левую ногу на мою правую, и вы разделите со мной знания о том, что нам предстоит вскоре, во имя нашего Господа, аминь.
Когда я послушался, она протянула правую руку и положила мне на макушку. Её маленькие яркие глазки впились в мои.
– Вы добровольно отдаёте все между моей рукой и ногой? Я согласился, еле сдерживая улыбку.
– Тогда закройте глаза и говорите, что видите.
Я не ожидал увидеть ничего, кроме этих маленьких сверкающих глаз. Но дальше произошло то, что в кинематографе называют «долли-шу» – кадр, снятый в движении. Я быстро двинулся в направлении этих глаз, и вскоре увидел Дебору. Она, сильно похудевшая, сидела в сугробе посреди снежной бури. И плакала.
Видение померкло. Я ждал, но больше ничего не увидел. Дебора убрала руку.
– Вы видели, – торжествующе сказала она. – Вы можете.
– Дебора, – простонал я, – вы меня за это возненавидите, но я видел только вас на груде снега, и вы плакали.
– Да, это прошлое, и это было. Это связано с моей службой у её милости. Нужно попробовать ещё.
Но когда она снова подняла руку, грохот прекратился, сменившись гулом голосов. Среди них был и голос Бурилова. Он звал меня по имени. Я бросился к двери.
Бурилов шёл по коридору с мрачным величием шекспировского трагика. На его руках возлежала леди Фитц. Сзади шли Сватловы; преподобный был напыщен и благочестив, Флора же больше восхищалась силой русского, чем тревожилась за леди Фитц. Я указал на кушетку, выпроводил Сватловых и закрыл за ними дверь.
Положив леди Фитц, Бурилов утратил свою драматическую величавость и отступил, в смятении пытаясь рассказать, что произошло.
– Мы стояли на песке. Она погрузилась в Молчание, и я отошёл от неё. И вдруг она задрожала! Вскрикнула! И упала в обморок! Я подумал – может, она шутит со своим возлюбленным Алексеем. Приподнял её, чтобы поцеловать. Она не смотрела на меня. Я очень вспыльчив… я ударил её, вы понимаете… – быстро добавил он, – игриво ударил. Она по-прежнему не смотрела на меня! Я испугался, что она умрёт, оставив меня в одиночестве, но нет, сердце её билось… но так…
Он картинно взмахнул рукой, опечаленный тем, что я больше внимания уделяю состоянию леди Фитц, чем его словам. Очевидно, у неё был лёгкий солнечный удар. Пульс насыщенный, но медленный, цвет лица слегка бледный, кожа тёплая и сухая,
– Удар для пожилой женщины, – начал было Бурилов, но, торопливо взглянув на леди Фитц, поправился: – для женщины в полном расцвете – серьёзное дело, верно? – Было очевидно, что его больше всего волнуют финансовые последствия этого события.
И тут поведение его изменилось. Не знаю, проявил ли он артистическое притворство или предельную искренность. Опустился на колени, прижал расслабленные руки леди Фитц к губам:
– Говори с Алексеем! – Дебора смотрела на него, не веря своим глазам, будто он делал что-то волшебное. – Даже если ты сердита, говори, птичка…
Послышался стук; я кивнул Деборе, и она открыла дверь. Заглянула Пен. Я объяснил ей, что случилось, и она ушла. Выпроводить Бурилова оказалось гораздо труднее.
– Я выйду, – сказал он наконец, – но я буду ждать у дверей, как верный пёс.
Дебора, закрыв за ним дверь, вздохнула.
– Удивительны дела Господни! Кто бы мог подумать, что он проявит такую любовь? Ему бы радоваться, что она ничего не видит.
И в ответ на мой вопросительный взгляд добавила:
– Да, она в обмороке, посмотрите – у неё видны колени. Довольно узловатые. Её милость никому не позволяет взглянуть на них, – презрительно добавила она, прикрывая краем юбки колени англичанки.
– Немного перегрелась на солнце. Случалось это раньше, Дебора?
– Вопрос один, доктор Фенимор, но требует двух ответов. Много раз она падала без чувств, но всегда картинно и в присутствии мужчин.
Я подложил под голову леди Фитц подушку и попросил Дебору смачивать ей лоб и руки ледяной водой. Дверь открылась, Бурилов спросил:
– Она жива?
Я закрыл дверь на ключ.
Леди Фитц ответила на заботу Деборы тем, что резко оттолкнула её и простонала:
– Слепая чернота. Мои глаза! Где мои глаза?
Потом, словно сознательно отвергая всякую логику построения своей речи:
– Где он, который послал за мной?
И снова жалобно:
– Слепа – и черна!..
Голова её качнулась. Она взяла меня за руку и с криком снова потеряла сознание.
После второго приступа она пришла в себя со слезами:
– Я чёрная, чёрная, как грех! Не прикасайтесь ко мне!
Не знаю, кто из нас – я или Дебора – был больше удивлён. Контакт леди Фитц с её Создателем был, должно быть, апокалипсическим, мягко выражаясь.
Она оттолкнула мою руку.
– Спокойнее, леди Фитц-Ментон, с вами всё в порядке.
– Нет, не в порядке. Я черна! О Господи! Черна!
– Взгляните на свою руку, она белая. Послушайте, посмотрите на неё.
– Как я могу посмотреть? Я слепа!
Я перевернул её на спину, несмотря на её сопротивление. Она сдалась и лежала пассивно, глядя сквозь меня. Я взял со стола небольшой фонарик и посветил ей в глаза. Зрачки сокращались.
– Вы воспринимаете свет.
Дебора оказалась практичней. Она сказала:
– Колени, ваша милость. Они на виду.
Леди Фитц мгновенно села, выпрямилась и поправила юбку, удивлённо охнула. Вытянула руку, глядя на неё.
– Я не чёрная! Не слепая!
Я подозрительно спросил, вспомнив её аппетит:
– Что вы ели за ленчем?
Дебора тут же начала перечислять меню, но её остановил картинный жест леди Фитц. Она величественно сказала:
– Оставьте нас, женщина.
Дебора посмотрела на неё недоверчиво, на меня укоризненно. Пожала плечами, вперевалку подошла к столу, взяла вязание и вышла. Я слышал, как в коридоре её начал расспрашивать Бурилов.