Черное колесо
Шрифт:
Верность этого человека должна быть нерушимой. Поэтому я привязала его к себе не только уважением к своему дару, но и любовью к своему телу. Я была черна и слепа – но я была прекрасна. Красота – вестник богов. Она пленяет чувства благоговением и удивлением, увеличивая мудрость сердца.
По современным стандартам я была ведьмой. То есть я владела способностями, которые вы называете сверхъестественными. Мы, африканцы, близки к земле и чувствительны к её настрою, мы часть её, и потому среди нас есть такие, кто может этот настрой менять.
Природа тоже
Она нетерпеливо сказала:
– Ах, да, конечно, вы возразите, что одна клетка тела не может приказывать другим.
Я вздрогнул: именно это я и подумал.
– Но вы забываете о клетках мозга, – продолжала она, – и об импульсах, которые, исходя от них, побуждают все другие клетки к определённым действиям. Да, в ограниченных пределах мне была дана власть над землёй и её силами. Я была хозяйкой ветра и дождя. Племена Ганы жили в основном сельским хозяйством. Мы, мамбалоа, в течение столетий заботились об урожаях, охраняли посадки, каждая управляла природой в своём округе, как вождь правит людьми своего племени.
Она помолчала.
– Возможно, будет яснее, если я приведу пример. Скажите, вы когда-нибудь ощущали присутствие чего-то, что нельзя увидеть?
Я ответил:
– Ребёнком – да. Я боялся темноты. Я никогда не встречал домового или гоблинов из сказок, но я знал, – до самой последней чешуйки и волоска, – каковы они.
– Нет, я имею в виду не это. Зрение не имело ничего общего с Кумби-Кумби. Моя слепота была тьмой, неподвижной, как чёрное стекло. Город был вибрацией в этой черноте, вибрацией, более чем просто ощутимой. Как звуковые волны, она воздействовала мне на нервы множеством способов. Она была также вкусом и запахом – острым запахом камня, когда булыжники ударяют друг о друга, высекая искры.
Длинные стены и огромные утёсы тянутся от земли до неба, как столбы невидимой вибрации, различные по толщине и составу. Они подобны струнам, которые трогают невидимые пальцы. Я слышала их – сдержанный ритм стен, произвольные аккорды зданий, мелодии движущихся людей. Но как древесные стволы сливаются в лес, закрывая то, что за ними, так и эти вибрации огромных невидимых струн на расстоянии смыкались. И о вибрациях, что за ними, я ничего не знаю. С каждым моим шагом восприятие менялось – как будто новая позиция открывала новые бреши.
Небо было спокойной чернотой, но по нему плыли облака, я чувствовала и слышала их, касалась, знала их вкус. И чем же, спросите вы, был тот спокойный фон, в котором существовали вибрации города и людей? Это было спокойствие богов, покой самой Земли! Распределяя эти вибрации, направляя их, я могла снять напряжение, сделать их гармоничными. Таков был мой долг мамбалоа. Но необходим был посредник – тот, кто уточняет природу каждой вибрации, показывает возможность её перемещения. Без такого посредника я беспомощна.
Теперь я должна отвлечься и рассказать о своём народе, ибо обычаи его важны для моего рассказа.
Мои соплеменники были так близки к земле, что больше напоминали не одушевлённые существа, а плодородную чёрную почву, ждущую возделывания. Они не знали зла, как дети не знают добра и зла, пока их не научат, и не было среди них ни ревности, ни алчности, потому что чего желать, когда всего в изобилии? Не было войн – ибо без зависти нет и ненависти.
Мои соплеменники были детьми в раю для детей. И в этом и была причина их падения.
Далеко на севере, в холодных просторах, жили отвратительные белые люди, которые, не владея тайнами Земли, считали себя хозяевами даже далёких звёзд. Но нельзя подняться по лестнице, не пройдя последовательно все её ступени. Если бы они познали земную мудрость, может, перед ними открылась бы и мудрость звёзд.
В этом источник их зла, ибо браться за то, к чему не готов, значит вызвать катастрофу. Они презрели землю, и земля в свою очередь презрела их. Земли их истощились, и они, не зная, как возродить их, стали искать свежие пастбища. Кочевники, они познали голод, а голод вызывает алчность. А от алчности – каждый порок порождает другие – возникли зависть, ненависть и война. И когда эти белые кочевники осели и начали строить, то не потому, что нашли новые пастбища, а чтобы защитить одно племя от другого.
И их знания были обширны и злы. И на таком шатком основании они воздвигли то, что назвали цивилизацией – не удивительно, что время от времени их цивилизации обращаются в пыль!
Выжившие после таких катастроф отступали перед теми, кто процветал. И находили убежище в Гане. Но они были горды и мстительны.
Как счастливые дети, с радостью делящиеся игрушками, – пока взрослые не научат их эгоизму, – мои соплеменники дали чужакам пищу и научили простым промыслам и ремёслам. В своей наивности мы считали их искренними.
Белые чужаки приняли дар, а после, окрепнув, вернулись отомстить своим недругам. Они остались, победив, и развили полученные знания в чуждую нам сторону. То, что мы создали для радости и наслаждения, они применили для наведения страха и победы над соперниками.
И вот, когда чужаков с севера снова изгнали к нам, они принесли с собой то, что вышло из нашего мастерства. Мы, жители Ганы, радовались этим новшествам, которых не понимали, не видели, что они – искажение наших собственных знаний. Мы возжелали их, а что такое желание? Голод. А с голодом приходят алчность и зависть, ненависть и война.
Так начался наш упадок. Тот, кто дружит с шакалами, скоро научится лаять. Мы по-прежнему оставались детьми, но – испорченными. Чтобы овладеть красивым пустяком, что манил нас, мы отдавали очень много, и нужда поселилась в наших землях. И когда нечего больше было менять, мы обратились друг против друга. Брат продавал брата в рабство; и были забыты боги земли, и они отвернулись от нас. Пустыня наступила на Гану, как будто гнев богов смел всю жизнь, чтобы подготовить землю заново для тех, кто больше заслуживает жить на ней.