Черное озеро
Шрифт:
Инесса закидывает все три карамельки в рот и, наигранно чавкая, толкает меня плечом.
– Если передумаешь – придётся брать уже пожёванные.
Даже знать не хочу, что она имела ввиду. Невинное лицо, которое она строит и то, что она обворовала меня – выбивает из колеи.
– Кстати, что сделала твоя невротичная подружка, что ты её к себе на версту не подпускаешь?
Давлюсь слюной. Обернувшись к воровке, открываю рот, но, не найдя подходящих слов, просто истерично смеюсь. Инесса удивленно вскидывает брови.
– Не подумай, я интересуюсь сугубо из любопытства. То, что я хотела влезть в твою голову через
Смех хриплый и непривычный слуху. Как гомон распуганных ворон. Он мой и чужой одновременно.
К черту этот бессмысленный разговор.
Поднимаюсь. Солома хрустит под ногами как первый снег. Наклоняюсь к девушке, небрежно поправляя воротник рубахи. Прячу шрамы на шее. Расстояние между нашими лицами настолько маленькое, что выдыхаемые ей облака пара оседают каплями на моих волосах. Её глаза расширяются от удивления, когда я подношу замерзшую ладонь к её лицу.
– Пожалуй, не откажусь от пожёванного леденца.
Инесса смущенно кашляет, пряча взгляд. Смутить её не сложно, что странно для дамы, обладающей столь скверным характером.
– Выплёвывай. – ласково тяну я. Инесса недовольно выплёвывает на мою ладонь одну конфету.
– Эй, ещё одну. – мой тон полон наигранного возмущения. Инесса безропотно повинуется. Взгляд, что пару мгновений назад был переполнен смущением, темнеет от злости.
Интересно.
Сбегаю от проницательной воровки, держась канав и тени деревьев у территории усадьбы. Ветер доносит в спину её изумлённое: «куда?». Бегу к лошади и сую ей под нос леденцы. Мягкие губы, скользят по руке, когда гнедая кобыла съедает предложенное угощение. Грива заплетена в пару пышных кос, а к седлу прицеплена сумка. Пустая. Цепляюсь за ветвь дуба и подтягиваюсь. Лошадь провожает меня взглядом. Перепрыгиваю забор и оказываюсь на территории Иванцева. Крыша скользкая и поросшая мхом. Приседаю и прячусь за ветками с пожелтевшими листьями. Отсюда я не заметен, если глядеть из окон. Дом из камня, два этажа в высоту, весь в позолоченной лепнине.
Скоро он её снимет. Голод из-за непогоды доберётся и до него.
Спрыгиваю с крыши прямо за спиной посыльного. Мальчишка, чуть старше Стивера, вскрикивает от ужаса, когда я зажимаю ему рот. Он невнятно мычит и брыкается. Пячусь и затаскиваю его в конюшню. Лошади тихо ржут, заглушая наши шаги. Теплый воздух наполнен запахом овса и навоза.
– Красавчик, кому корреспонденцию везёшь? Я, знаешь ли, плохо воспитан и люблю читать чужие письма на досуге.
В ответ – мычание. Ударяюсь спиной. Преграда жалит спину. Ткань пиджака трещит. Оборачиваюсь, не выпуская посыльного из рук. Изрядно выпивший конюх шатается. Вилы в его руках трясутся. Железо блестит от крови. Моей крови. Старик часто моргает. На заспанном лице, в бороде, торчит солома.
– Оу, дедуля, ты потерял кое-что.
Толкаю посыльного. Он издаёт сдавленный стон, когда вилы вонзаются в живот. Упираюсь ладонями в его спину. Зубья рвут плоть с отвратительным звуком, напоминающим скрежет костей, когда они ломаются. Четыре зубца колют ладони, пронзив тело посыльного насквозь. Конюх пятится, дергая вилы на себя. Парнишка трясётся на черенке и обмякает. Отпрыгиваю. Кто-то бьет меня по затылку. Достаточно, чтобы я выругался, но не настолько, чтобы убить. Оборачиваюсь. Никого. Среди разбросанной соломы и опилок лежат одинокие грабли.
Какая
Если Богиня Смерти и есть, то она не будет меня карать за все проступки. Она точно мне покровительствует.
Хватаю грабли. Конюх переступает через тело посыльного и мчится вглубь конюшни. Там должен быть сигнальный колокол. Бегу за ним. Лошади пыхтят и ржут, когда смерть настигает стрика. Бью по голове со всех сил. Железо вонзается в череп и шею. Конюх замирает всего в сажени от бронзового колокола, подвешенного за балку. Старик падает на колени. Он машет руками, пытаясь вытащить зубцы, но не дотягивается. Убираюсь подошвой в широкую спину и выдергиваю грабли. Они высвобождаются из тела с трудом. Старик хрипит и заваливается на бок. Его спина ещё вздымается от частых и поверхностных вдохов. Огибаю старика и срезаю колокол. Аккуратно придерживаю его рукой, пряча в сено. Веревка цепляется за обветренные руки, пока я вяжу петлю. Накидываю удавку на шею конюха и, отвязав второй конец веревки, подтягиваю тело старика. Он болтает ногами, но не сопротивляется. Закрепляю веревку на столбе у пустого стойла. Туда же утаскиваю тело посыльного. Пока я волоку его между стойлами, какая-то кобыла принялась жевать мои волосы.
– Прости, милая, мне нечем тебя покормить.
Бросаю труп мальчишки в углу. Вытащить из него вилы я так и не смог. Забрав пару конвертов с сургучной печатью у посыльного, я прихватываю со стола конюха кавалерийский штуцер. Выскальзываю из конюшни и на ходу подбираю фуражку посыльного с гравийной дорожки. Натягиваю её на лоб. Запрыгиваю на приставленную к стене бочку с навозом и забираюсь на крышу. Ветер треплет одежду. Спрыгиваю и отвязываю лошадь. Хлопаю её по крупу, прогоняя.
Пусть крестьяне в деревне порадуются.
Петляю по пшеничному полю и прячу оружие недалеко от небольшой берёзки. Хастах вернётся за ним утром, заодно проверит обстановку. Когда нахожу Инессу, она сидит среди колосьев на том же месте, где я её оставил.
– Нашлялся? А теперь объясни какого лешего ты творишь?
Это самая невыносимая женщина из всех, что я знаю и, уверен, самая ненормальная их тех, кого только можно представить.
И всё же я рад видеть недовольное разрумянившееся лицо. Ложусь рядом с Инессой, переводя дух.
– Осмотри спину.
Воровка повинуется. Холодные пальцы задирают пиджак и выправляют рубаху из брюк. Инесса ахает.
– Ты идиот! Какой же ты самовлюбленный дурак! Ты настолько напыщенный индюк, что с радостью подставляешь свою задницу под опасности, лишь бы быть всеобщим героем.
Хорошо, что я не взял её с собой. От неё много шума. Радость быстро сменяется негодованием. Кто она такая, чтобы отчитывать меня?
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Понимаю, и это пугает тебя, не так ли?
Она хлопает меня по заду и возвращает мою одежду на место.
Да ты издеваешься.
– Пугает? Меня? –усмехаюсь, разглядывая ворота Иванцева.
Как скоро они найдут тела?
– Именно. Ты пытаешься казаться тем, кем не являешься.
Крепко сжимаю челюсти и отсчитываю до десяти и обратно.
Не думал, что когда-нибудь буду успокаивать нервы таким способом вновь.
Примечаю движение в глубине двора. Свет от масляных фонарей скользит по стене конюшни, по направлению к воротам.