Черное Рождество
Шрифт:
Леля вошла в дом. Вход шел в квартиру, расположенную в торце длинного дома отдельно от хозяев. Человек, впустивший ее, шел следом, чуть не наступая Леле на пятки. Был он хмурый, сутулый, смотрел исподлобья.
— Ну? — нетерпеливо спросил он и уставился на Лелю строго.
— Они согласны, — заторопилась Леля, — он принес деньги и просил сообщить Василию, что согласен с ним встретиться…
— Ты к Василию не ходи, он и так узнает, — деловито велел Лелин собеседник. — Что еще?
Леля села на стул, потому что ноги ее не держали.
— Они
— Вот как? — поднял брови хмурый мужчина. — Это мы выясним, но в данный момент нас это не особенно интересует.
— А что вас интересует? — крикнула Леля.
— Ты знаешь, — последовал ответ. — Нас интересует красное подполье — пароли, явки.
— Но я больше ничего не знаю, он мне больше ничего не рассказывает. И… я его боюсь, он ведь убийца. Если он что-то заподозрит, то он и меня может убить.
Тут Леля запнулась, посмотрела на своего собеседника и сообразила, что ее судьба его совершенно не интересует.
— Вы сами можете за ним проследить! — вскричала она в отчаянии. — А меня оставьте в покое, я боюсь!
— Так, — проговорил тихо и зловеще, — так, значит. А не хочешь ли ты, Сапожникова Елена, она же Коломиец Клавдия, она же Защекина Зинаида, прямиком отсюда отправиться в полицию? И там припомнят тебе и купца Ерофеева, которого ты опоила и обобрала в Феодосии в гостинице «Савой», и ювелира Соловейчика, который до сих пор засыпает полицию жалобами, и зубного врача Резника…
— Этот тоже жалуется? — угрюмо пробормотала Леля. — У него-то и взяла всего ничего — один бумажник…
— За тобой еще много чего числится… Ух, как они в полиции обрадуются твоему появлению!
— Какая разница — в полиции быть или в контрразведке? — устало сказала Леля.
— Э, не скажи, девочка. Мы на такие вещи, как мелкие кражи и мошенничество, не обращаем внимания, лишь бы ты хорошо работала.
— Вы и на убийства внимания не обращаете, — огрызнулась Леля.
— Пока — да, но когда возьмем голубчиков — все им припомним. А следить за твоим Саловым в открытую мы сейчас не можем — он заметит, начнет паниковать… А нам нужно, чтобы всех повязать одним махом. Так что иди, Леля, и все примечай.
Вот, возьми. — Он протянул ей деньги.
— Да не нужно мне! — отмахнулась Леля. — Вы лучше меня скорее от него избавьте, от убийцы.
— Ты дурочку-то не валяй! — повысил голос хмурый ее собеседник. — Дают деньги, так бери. Тоже мне нашлась, бессребреница!
Салов, дожидаясь на улице, украдкой оглядываясь, обошел дом. Дверь, куда вошла Лелька, находилась с торца. Было в доме еще одно крыльцо, куда как раз вышла простоволосая баба и выбивала перину. Баба подозрительно зыркнула на Салова, но ничего не сказала. Салов отвернулся, прикрыв лицо воротником шинели.
Поглядев еще немного на окна, он сделал вывод, что Лелька вошла в квартиру, отдельную от остального дома.
«Бегает, шалава, к хахалю! — понял Салов. — На мои деньги живет и к хахалю бегает. Ну, голову оторву стерве!»
Он отошел подальше и спрятался в кустах. Дверь открылась,
Минут через десять дверь снова открылась, и на улицу вышел самый заурядный мужик — хмурый и сутулый. Мужик запер двери и, не оглядываясь, пошел в сторону, Елизаветинской улицы. Салов мог бы в два прыжка догнать его и надавать плюх, но что-то его остановило. Уж слишком заурядным выглядел этот тип, а Леля, как бы там ни было, — женщина видная, привлекательная. Слишком деловито он шел, и была Леля у него недолго, за такое короткое время в постели ничего толком и не успеть, а уж он-то, Салов, знает, какова эта стерва в постели — так улестит, что ночи мало, не оторваться… Нет, что-то подсказывало Салову, что дело тут не любовное. Он встрепенулся и широкими шагами поспешил за сутулым хмырем. Тот вышел уже на Елизаветинскую и крикнул извозчика. Тотчас подкатил ванька, сутулый нырнул в пролетку, и остался бы Салов в растерянности и при пиковом интересе, если бы не услышал, как сутулый крикнул лихачу, что ехать надобно на Макарьевскую. Салов потуже подпоясал шинель и бросился бегом дворами и пустырями на Макарьевскую, благо напрямик было недалеко. Он успел увидеть отъезжающего ваньку уже без седока, а вдалеке шагал сутулый собственной персоной. Салов перевел дух и пошел за ним.
Сутулый свернул в переулок, прошагал по нему бодро и вышел на Корниловскую набережную. Салов замедлил шаг, его одолевали нехорошие предчувствия, а сутулый, у которого, кстати, прошла почти вся сутулость, и от этого стал он как будто выше ростом, уже скорым и уверенным шагом входил в дом номер семнадцать по Корниловской набережной. У Салова похолодело внизу живота и задрожали колени, потому что всему городу было известно, что в доме под этим номером находилась морская контрразведка.
Тем же утром Тоня Шульгина, замотавшись платком по самые брови, шла, запыхавшись, по Батумской улице, направляясь не к кому иному, как домой к самому товарищу Макару. Посещение это было незапланированное, товарищ Макар никогда ее к себе домой не приглашал, в целях конспирации, конечно, как считала Тоня. Адрес его Тоня знала совершенно случайно от дяди Семена Крюкова, но держала его в глубине своей памяти на самый крайний, как говорил дядя Семен, случай. Сегодня как раз и наступил такой случай, когда Тоне нужно срочно поговорить с товарищем Макаром без свидетелей.
Вот и нужный дом за номером тридцать семь. С замирающим сердцем Тоня открыла калитку. Грозно залаяла собака, бряцая цепью. Тоня испуганно остановилась у калитки, боясь сделать шаг. Пес полаял немного и затих. Он улегся возле своей будки, недружелюбно посматривая на Тоню.
— Хозяева, дома ли? — несмело позвала она, окидывая взглядом двор. У сарайчика лежал на колоде забытый топор, на заборе сохла какая-то одежда. Все было так просто и буднично, как у всех. Необыкновенный, героический товарищ Макар жил совершенно как все.