Черноглазая блондинка
Шрифт:
— Теперь, — сказал он, — вы готовы рассказать нам все, что знаете?
— Ты совершаешь ошибку, Каннинг, — сказал я, задыхаясь. — Я ничего не знаю.
Он снова вздохнул и кивнул Бартлетту, и я опять оказался под водой. Забавные вещи замечаешь даже в самых отчаянных обстоятельствах. Я открыл глаза и увидел далеко внизу, на бледно-голубом дне бассейна, маленькое кольцо, простое золотое кольцо, которое, должно быть, незаметно соскользнуло с пальца какой-то женщины-купальщицы. По крайней мере, на этот раз я был достаточно умён, чтобы наполнить легкие, но это не имело большого значения, и через минуту или около того я снова стал утопающим. Я никогда много не проводил времени
Бартлетт почувствовал, что я начинаю паниковать и вот-вот открою рот, чтобы наполнить легкие воздухом, и он не был готов позволить мне умереть, пока ещё нет. Они с Хэнсоном снова подняли меня. Каннинг наклонился и заглянул мне в лицо:
— Ты готов говорить, Марлоу? Ты же знаешь, что говорят о том, чтобы окунуться в третий раз. Ты же не хочешь присоединиться к тем двум латиносам на мусорной куче?
Я ничего не сказал, только опустил мокрую голову. Хэнсон был справа от меня, держа мою руку вывернутой за спину; я видел его изящные мокасины и манжеты белых льняных брюк. Бартлетт — с другой стороны, схватив меня за левую руку, правой он всё ещё сжимал мой затылок. Я подумал, что на этот раз они, скорее всего, меня утопят. Я должен был что-то сделать. Я подумал, что лучше быть забитым до смерти, чем умереть под водой. Но что я мог поделать?
Я никогда не был хорошим бойцом — а когда тебе за сорок, это уже и подавно в прошлом. Я участвовал в драках, довольно часто, но только когда меня вынуждали. Существует большая разница между защитой от нападения и самим нападением. Одна вещь, которую я усвоил, — это важность равновесия. Даже в самых трудных случаях — а Бартлетт, несмотря на свой возраст и невысокий рост, был именно таким, — можно сбить противника с ног, если улучить нужный момент в нужном положении. Бартлетт, готовясь снова толкнуть меня под воду, сосредоточил всю свою силу в правой руке, той, что сжимала мой затылок, и на секунду ослабил хватку левой. Подталкивая меня к воде, он поднялся на цыпочки. Я выдернул руку из его хватки, согнул локоть и ударил его по рёбрам. Он тихо хмыкнул и отпустил мою голову. Хэнсон всё ещё держал меня за правую руку, но без особого усердия, и я вырвался, и он сделал шаг назад боясь, что я проделаю с ним то же, что уже проделал с Бартлеттом.
За моей спиной Каннинг что-то крикнул, не знаю что. Я сосредоточился на Бартлетте. Поднявшись с колен, я описал левым кулаком широкую дугу и ударил его прямо в шею, и с еще одним приглушенным ворчанием он покачнулся на краю бассейна, размахивая руками так, как это было бы смешно в кино, а затем опрокинулся головой вперёд в воду. Всплеск, который он произвел, был потрясающим, вода поднялась большой прозрачной воронкой, а потом снова опала со странной медлительностью — мой мозг, должно быть, был всё ещё неповоротливым от наркотика.
Я развернулся. Всё заняло не более пары секунд. Я знал, что у меня, вероятно, будет ещё меньше времени, прежде чем Каннинг и Хэнсон придут в себя настолько, чтобы наброситься на меня. Но в этом не было необходимости. Хэнсон, как я заметил, держал в руке пистолет, большой чёрный пистолет с длинным стволом — «уэбли», подумал я. Откуда он взялся? Возможно, это был пистолет Каннинга; это он предпочёл бы оружие британского производства, вроде тех, какими пользуются благородные английские джентльмены.
— Стой, где стоишь, — сказал Хэнсон,
Я внимательно его изучил. У него не было глаз убийцы. Я шагнул вперёд. Ствол пистолета дрогнул.
— Пристрели его! — крикнул Каннинг. — Давай, нажми на этот чёртов курок! — Конечно, он мог бы и завопить, но всё же сдержался.
— Ты не убьёшь меня, Хэнсон, — сказал я. — Мы оба это знаем.
Я увидел, как на его лбу и верхней губе заблестел пот. То, что ты не стреляешь в человека, не делает тебя трусом. Убивать всегда нелегко. Краем глаза я видел, как Бартлетт выбирается из бассейна. Я сделал ещё один шаг. Пистолет был направлен мне в грудь. Я схватил ствол и дернул его в сторону. Может быть, Хэнсон был слишком поражён, чтобы сопротивляться, или, может быть, он просто хотел избавиться от оружия, но он отпустил его и отступил назад подняв руки и выставив их в мою сторону, как будто мог ими отразить пулю. Это безумная пушка весила столько же, сколько наковальня, и мне пришлось держать её обеими руками. Это был не «уэбли», и оно не было британским. На самом деле оно было немецкого производства, «вайраух» 38-го калибра. Уродливое оружие, но чрезвычайно эффективное.
Я повернулся и выстрелил Бартлетту в правое колено. Не знаю, целился ли я в него, но попал именно туда. Он издал странный мяукающий звук, опрокинулся на бок и упал, согнувшись и корчась. По штанине его промокших брюк расползалось большое кровавое пятно. Позади меня раздался какой-то звук. Я быстро отступил в сторону, и Каннинг, спотыкаясь, проскочил мимо, ругаясь и беспомощно выставляя руки перед собой. Он остановился, развернулся и, казалось, собирался снова броситься на меня. Мне тоже захотелось его пристрелить его, но я не стал.
— Я не хочу убивать тебя, Каннинг, — сказал я, — но сделаю это, если придётся. Иди сюда, Флойд — позвал я.
Он подошел и встал рядом со своим боссом.
— Ах ты, паршивый молокосос! — зашипел на него Каннинг.
Я рассмеялся. Не думаю, что когда-либо слышал раньше, как кто-то употреблял слово молокосос в реальной жизни. Потом я продолжал смеяться. Наверное, у меня был какой-то шок. Тем не менее, события последней половины минуты или около того, если взглянуть на них под определенным углом, могли бы выглядеть так же комично и нелепо, как в каком-нибудь фильме Чарли Чаплина.
Бартлетт держался за ногу чуть ниже раздробленного колена, а другой ногой двигал по плитке круг за кругом, как велосипедист на замедленной съёмке. Он всё ещё издавал эти мяукающие звуки. Независимо от того, насколько вы сильны, разбитая коленная чашечка может доставлять только адскую боль. Я подумал, что пройдёт ещё немало времени, прежде чем он вернётся к тому, чтобы подавать послеобеденный чай.
Мои руки, которые всё ещё покалывало булавками и иголками, болели от веса этой фрицевской пушки и удержания ствола в более или менее горизонтальной плоскости. Каннинг смотрел на меня с мерзким выражением презрения.
— Ну, Марлоу, — сказал он, — что ты теперь собираешься делать? Думаю, тебе всё-таки придётся меня убить. Не говоря уже о моём верном мажордоме.
Хэнсон бросил на него взгляд полный жгучей ненависти.
— Полезайте в бассейн, — сказал я им обоим. Они оба уставились на меня. — Сейчас же, — сказал я, указывая пистолетом. — Полезайте в воду.
— Я… я не умею плавать, — сказал Хэнсон.
— Вот тебе и шанс научиться, — сказал я и снова рассмеялся. Это было больше похоже на хихиканье. Я был сам не свой. Хэнсон с трудом сглотнул и начал снимать свои блестящие ботинки.