Чернокнижники
Шрифт:
Храп прекратился. С ужасом поглядывая на Лютого, Нежлан зашипел на Мороку, пребольно ухватил ее за руку и выволок за дверь.
–Узнает Лютый, что ты его тайну раскрыла, и двух раз вздохнуть не успеешь. Как куренку шею тебе свернет, а то еще хуже, волком обернется и на куски разорвет, косточки обгложет.
Женщина была так напугана, что даже не чувствовала, как снег жжет босые ноги. Нежлан посмотрел на мелкие глупые глазки, синюшные губы, темное лицо и плюнул с досады:
– За что ты мне досталась, чудища.
Морока опустила голову, сморщила лицо и хлюпнула носом.
– Слушай, Морока, глазки у тебя маленькие да зоркие. Есть у Лютого тайная книга, очень она мне нужна. Приглядись, куда он ее прячет.
Время шло. Морока начала привыкать к превращениям Лютого, иной раз, услышав в избе шум, глаз не открывала и головы с лавки не поднимала. Примиряло и то, что каждый день, палец о палец не ударяя, получала денежку и шла в лавку за товаром. Старый вытертый зипун Морока стелила на лавку, а себе купила ношеный, но еще крепкий суконный, теперь носила лапти,ее щеки покруглели – хлеба ели вволю.
Зимние дни короткие, но их тоже нужно чем-то занять. Нежлан и Лютый проводили время в разговорах.
– Помнишь, как мы с тобой по городам, селеньицам ходили? – спрашивал Лютый и растягивал тонкие губы, что означало улыбку.
Нежлан усмехался.
– Ты хоть постарше был, а я совсем еще мальчишечка. Бывало ветер, дождь или снег, дядечка не разрешает в избе пересидеть, гнал нас куда-то. Ноги собьешь, в животе пусто, силенок лишний шаг сделать нет, а он плеточкой подбадривает. Каждое заклинаньице собирали, поверья в самых глухих местах искали.
– Дядечка, – повторил Лютый. – Хитрый был, свое имя так и не назвал. Боялся, что мы в неурочный час его произнесем. Бывало, приговаривал: в урочный час сказать, в неурочный помолчать. Все знания, что мы для него добывали, записывал. Помнишь, мы шли по болоту, а он увидел, как гадюки на камушке греются?
Нежлан содрогнулся от этого воспоминания.
– А помнишь, как с них кожу содрал? Ты тогда еще чувствительный был, плакал сильно. Это сейчас, как вижу, твое сердце ни слезы, ни просьбы не затронут. Ты ж не знаешь продолжения.
– Откуда мне его знать? – угрюмо спросил Нежлан, – когда вы меня в незнакомой деревне у чужих людей больного и голодного бросили.
– Эх, Нежлан, – не бросили мы тебя, а оставили у добрых хозяев, чтоб ты отдохнул от тяжелой дороги, отъелся, набрался сил. Хотели вернуться, а назад пути не нашли, очень по тебе горевали. – И Лютый захохотал. Нежлан с ненавистью смотрел на него.
– Помнишь, как дядечка от нас свои знания скрывал? Бывало, спросишь его о чем, начнет врать, выкручиваться, а сам заклинаний на целую книгу накопил.
– Я только и научился, что личину менять, – сказал Нежлан.
– У меня знаний поболе. Уж как я старался, каждый взгляд дядечки ловил и выучился кое-чему. Мы пришли в город, поселились в каком-то доме, я и печку топил, и пол мел, и похлебку варил, а дядечка только перышком скреб. Ту кожу змеиную он вымочил, высушил и ею обтянул книгу. Однажды дядечка не заметил меня, лежавшего в ворохе тряпья на полатях, и раскрыл ее. Дух мой захватило! Золотой свет лился со страниц, я вскрикнул от восторга, дядечка захлопнул книгу, и с того мгновения мое сердце было отдано ей. Ничего не мог с собой поделать, так и крутился возле старика, ночью не спал, мечтал опять увидеть чудесный свет. Однажды под утро я задремал, а когда проснулся, увидел, что старик сбежал. Книгу он унес с собой. Мир велик и казалось, она навсегда для меня потеряна. Но скоро я почувствовал, что не только я ищу ее, но и она тянется ко мне. Я и к Рогволду пришел только из-за нее.
Лютый усмехнулся. Морока поставила на стол горшок с похлебкой, старик взял новую ложку, купленную для него, и принялся неопрятно есть, прядь седых волос опустилась в похлебку.
– Кабы от тебя книга не сбежала, – сказал Нежлан.
Лютый качнул головой. – Я ее так запрятал, что не вырвется.
В Дивнограде было неспокойно, разговоры об огненном шаре, летающем ночью по городу, смущали людей. Говорили, что это знак к войне, неурожаю и страшному голоду, от которого ни единая душа не спасется, к болезням и мору.
– И куда его нелегкая носит, – всякий раз, когда Лютого не оказывалось в избе заводила нескончаемую песню Морока. – Я думаю, он с неба звезды таскает, из них золотые монеты и отливает. То-то в последнее время звезд на небе мало. Ох, а ну как их совсем не останется, и месяц тоже пропадет. Дождемся конца света, дождемся.
Морока плакала и причитала, будто ей уже пришла пора помирать
– Звезды, – ухмыльнулся Нежлан, услышав глупые рассуждения жены. – Нашел себе Лютый звездочку, такую ясненькую, такую красивенькую, глаз не оторвать. К Красе Ненаглядной ночами летает.
– А! – Морока выпучила глаза. – А! Краса Ненаглядная, добродетельная женушка. От солнца светлого и то лик свой распрекрасный прячет. Ни один мужчина, кроме самого боярина Тишины на женскую половину не ступает. Белы пальчики веретеном не колет, ниткой не трет, ни ткать, ни прясть не мастерица. Ей лишь бы с утра до вечера белиться и румяниться, красой своей любоваться.
– Язык прищеми, чтоб нигде ни звука. Поняла?
– Как же не понять, Нежланушка, поняла, все поняла. Ох, денежку Лютого пойду потрачу.
Морока обмотала ноги онучами, повязала лапти, накинула зипун и юркнула за дверь.
Над Дивноградом занималось утро. Морока вдохнула свежий морозный воздух. Она направлялась в лавку и никак не могла сообразить, почему ноги привели к боярскому терему. Кружевной терем, покрытый инеем, был красив. Зажигались и гасли снежные звезды на затейливых завитушках, украшавших чело.
– Какая жизнь хорошая у неверных жен, – завистливо бубнила женщина себе под нос. – А тут слова поперек не скажешь.