Чернокнижники
Шрифт:
Нежлан оторвался от книги:
– Не бойся, непутевая, скоро он у тебя грязищей покроется, все узоры спрячутся, сам Дорофей не догадается.
Морока обиженно надула губы. Теперь, когда еды стало вволю, ее щеки покруглели, а Нежлан, занятый только книгой, забывал о еде. В бороде и на висках у него появились грязно-серые пряди.
– Дудка твоя, муженек, что-то ослабла. Анадысь, еле успела из лавки выскочить.
– Ты? Ты до сих пор дудишь? – Нежлан хлопнул ладонью по лбу. – Вот бестолковая. Повадилась! Извела дудку. Щеки наела, жаль от еды тело, а не ум прибавляется. Дудка с каждым разом силу теряет, все слабей и слабей ее голосок становится. Я думал, ты раз дунешь, другой, а ты…Давай сюда дудку, мне она для важного дела нужна.
Дни сменялись ночью, Нежлан, ничего не замечая, сидел за чтением. За дверью чистые ручьи, лопоча, сбегали по улице, полая вода стояла у самого порога. Припасы заканчивались, Мороке мучительно хотелось есть, но заводить разговор о еде с Нежланом она не решалась, тот словно оглох и ослеп. Когда Морока звала его похлебать горяченького, Нежлан поднимал покрасневшие глаза, одними губами почти беззвучно спрашивал чего ей надо и, даже не выслушав ответа, снова опускал взгляд в книгу. Щеки его ввалились, волосы сальными прядями ложились на плечи, сизая борода поредела.
От голода Морока осмелела, углядев, что муж прячет дудку под пуком соломы, на котором спал, стянула ее и еще пару раз ходила в лавку, торопилась сгрести в мешок все, что лежало у купца на столе, потому что действие дудочки и впрямь становилось все более кратким, и Морока едва не попалась.
Однажды вечером, когда Морока, зевая, улеглась в своем уголке, Нежлан вдруг очнулся. Он посмотрел на жену ясным взглядом и прошептал:
– Сегодня.
– Что сегодня?
– Пора пришла.
– Чего ты муженек загадками говоришь, – еще раз зевнула Морока, стараясь укрыться под куцым одеялом, но либо ноги, либо плечи оказывались наружи. – Не пойму, о чем речь ведешь.
– Скоро. Стану князем. Всех, кто поносил меня, на площади прилюдно выпорю и из города выгоню. Лучшего коня себе выберу, шубу, соболем подбитую. Красавицы для меня плясать будут.
Морока захихикала.
–Куда тебе! Видел бы себя, пузо бы надорвал от смеха. Космы ниже плеч, глаза чуть не выскочат, рубаха дыра на дыре, а на ногах даже лаптей нет. И в князи! Они на золоте едят, мед пьют, печи топят. А тут лета ждать надо, чтобы вволю погреться.
Морока приуныла.
–Три капли крови молодого княжича, да его сердце и печень, растертые в ступке, вот и все, что мне нужно.
– Ты чего удумал? Со своей книжкой и вовсе из ума выжил. Я тебе не помощница. Я сама дитя под сердцем ношу, на злое дело не соглашусь.
Нежлан, уставившись перед собой, молчал, потом медленно заговорил.
– В полночь подойдешь к княжескому терему. Стукнешь в дверь, спросят тебя кто, ты ответишь, что по важному делу от братца княжеского прибыла. Откроет дверь служанка, дунешь в дудку и беги в светлицу княжескую. Хватай княжича и ко мне неси.
Морока схватилась за грудь.
– Ох, ох! Что ты говоришь! Зачем заставляешь Мороку плохое делать? Да я и не управлюсь. Дитя заверещит, мамки проснуться, ухватят бедную Мороку за волосы, будут таскать, по бокам бить.
– А дудка тебе зачем? Заиграешь, они и остолбенеют. Умрет дудка если трижды в день в нее дунуть, так что береги ее. А коли не будет другого выхода, пускай пропадает, ее дело мне помочь, а потом я и без нее обойдусь.
– Нежланушка, милый, тяжело мне бегать, лишний шаг сделать неохота. Нет во мне прежней прыти.
– Молчи, Морока. Делай, как я сказал.
Нежлан, смежил веки, прислонился к стене. Тень падала на восковое лицо, грудь не вздымалась, и Мороке почудилось, что муж мертв. Она испуганно ерзала по лавке, не смея дотронуться до желтой руки, но Нежлан вдруг открыл глаза, пошарил под пуком соломы, вытащил дудочку, протянул Мороке.
– Пора. Ступай. А я тебе помогу.
Морока покорно вышла из избушки. Пока добрела до княжеского терема, несколько раз упала, вымазавшись в грязи от макушки до пяток. В темноте едва угадывались очертания домов. Но вдруг ее глаза стали зорче, темнота расступилась, княжеский терем был как на ладони.
Женщина достала дудочку, стукнула в дверь.
– Спят глупые слуги, боку на бок поворачиваются. Наконец-то одна недоля завозилась, глаза трет, шлепает босиком по полу.
Дверь отворилась, из нее высунулся нос служанки.
– Чего тебе? Иль беда какая случилась?
– Ага, беда сама в терем пришла.
Морока поднесла дудку к губам, пробежала пальцами по дырочкам, раздался тоскливый крик. Служанка вскрикнула, схватилась за сердце, выронила свечу, которую тут же подхватила Морока, и рухнула на пол.
– Торопиться надо, – прошептала Морока, – пособляй мне, муженек.
Тут же ее тело, налилось силой, стало гибким, упругим. Морока втянула в себя воздух, усмехнулась:
– Много палат у князя, да меня не проведешь, чую, куда идти.
Дверь под рукой Мороки не скрипнула, когда она вошла на половину княгини. Огонек свечи светил ровно, молодая мать склонилась над колыбелькой. Такая любовь и нежность были написаны на ее лице, что Морока на мгновение залюбовалась и остановилась. Но тут, будто кто-то ударил ее в спину, поторапливая. Княгиня открыла глаза и испуганно дернулась, пытаясь прикрыть телом ребенка. Морока дунула в дудку, молодая женщина сползла на пол.
Желтые глаза Мороки с вертикальными зрачками светились. Она подскочила к колыбельке, выхватила из нее спеленатого младенца, прижала его к себе и, делая большие прыжки, ринулась вон из княжеской опочивальни. Она не заботилась о том, чтобы ступать тихо, ноги сами опускались на дощатый пол по-кошачьи мягко, неслышно. Морока вмиг долетела до двери, но не успела открыть ее, как служанка, снопом валявшаяся у порога, схватила за край юбки и завыла. Гортанный крик до смерти напуганной женщины вырывался из ее горла. Проснулись и зашумели слуги, они выбегали сонные, всклоченные. Морока, охваченная ужасом, переложила младенца на одну руку, другой поднесла дудочку к губам. Но звук получился сиплым, не громким. Слуги отшатнулись, замешкавшись на мгновение. Женщина вырвала юбку из пальцев служанки, выскочила на улицу и помчалась, не замечая ни луж, ни начавшегося густого мокрого снега.