Чернокнижники
Шрифт:
– Подожди.
Она подошла к парню и тихонько проговорила.
– У меня тоже для тебя подарочек есть – колечко.
Девушка достала из кармана тонкий кружочек. Худоба начал натягивать его на палец.
– Маловато колечко. Но ничего, налезло.
Кольцо так плотно обхватило сустав, что снять его было нельзя.
– До самой смерти буду твой подарочек носить, Звениславушка.
До работы Кривда так и не дотронулась. Она сладко потянулась.
– Надо козочку завесть. Коровка теленочка скоро принесет, от козочки козлят бы дождались, что сами поели, что продали бы.
Глаз Кривды слабо тлел голубым огоньком, второй был перевязан чистой тряпицей.
– Как ты ее заведешь, – хихикнул Петель – из соломки скрутишь?
Уродушка хохотнула.
– Сейчас увидишь. Кис-кис, – позвала тетка старую кошку, с клоками свалявшейся шерсти. Та подошла, втягивая голову в плечи, но хозяйка неожиданно взяла кошку на колени и принялась гладить. Животное несколько раз дернулось, как от боли, но ласка была так приятна, что скоро послышалось громкое мурлыканье.
– А ну, пошла вон, – вдруг прикрикнула Кривда, сбрасывая кошку с колен. В ее руке осталась кошачья шерсть.
– Линяет, пакостница. – Дрым-дарым-дарым-дарым, – весело запела Кривда, пятерней прошлась по губам, подскочила к кудели, надергала шерсти, потом взяла старый половичок, вытянула из него красную нить, подобрала с пола несколько куриных перышек, отыскала под лавкой косточку, все замотала в клубок.
– Дрым-дарым-дарым-дарыра, – пела Кривда, – вот так клубочек, вот так красавец, за красную ниточку приведу я козочку славненькую.
Кривда опять «заиграла» на губах и прошлась кругом по избе. Ее юбка вздыбилась колоколом. Вихрем вырвало веретено из пальцев Звениславы, взлохматило космы Уродушки.
– Ой, мама, – расхохоталась Звенислава.
– Чего дерешься, обижаешь меня, несчастную, – заныла Уродушка.
– Избу снесешь, полоумная, – засипел Петель, но вдруг соскочил с печи, ударил голыми пятками по земляному полу, ловко прошелся шлепками по груди и коленям и начал выделывать такие коленца, что Звенислава не выдержала, встала, подняв голову, и пошла лебедушкой, мелко перебирая ногами.
– И-и-и, – распалилась Кривда, щеки ее рдели, глаз сверкал, вместе с Петелем она начала плясать вприсядку, потом Кривда завертелась на одном месте, а Петель на корточках, выбрасывая ноги, пошел вокруг стола. Кривда докружилась до зипуна, схватила его и вылетела на мороз. Дверь захлопнулась, Петель со Звениславой остановились.
– Ну, мать твоя, – ахнул отец, – кого хочешь плясать заставит. – А по молодости была прямо огонь. Потому я на ней и женился, даром что одноглазая.
Ноги Сороки спешили впереди своей хозяйки, и несколько раз впопыхах сворачивали загодя, отчего тело, укутанное в теплый платок, плюхалось в снег. Сорока охала, с трудом вставала, и продолжала свой путь.
– Вот я тебе покажу косточку, я те дам клубочек, – шипела Сорока. Она хлопнула себя руками по бокам, смахнула снежный сугробик с носа уточкой и припустила во весь дух.
Баба влетела в темную избу, ее ноги от волнения продолжали перебирать, и Сорока хорошенько стукнулась лбом об печку.
– Аж звон пошел, – крякнул Петель, – остановись, полоумная, печку свернешь.
– Бе-е-е-е, – подала голосок маленькая козочка.
– Что это? – с деланным удивлением спросила Сорока, потирая ушибленный лоб, – никак у вас корова козочку принесла, вот чудо, какого в деревне сроду не видывали.
Кривда презрительно оттопырила губу, но молчала, зная, что переспорить Сороку ей все равно не удастся. Тетка сидела на лавке и пряла толстую узловатую нить. Звенислава же ничего не замечала, широко раскрыв мечтательные глаза, она уставилась на черную от копоти стенку и улыбалась.
– Звенислава, – гаркнула гостья ей над ухом, – мой вчерась к вам заходил?
– Худоба заходил, но не вчера, а накануне, – безмятежно ответила девушка.
– А моего иль не видала?
– Не-а.
– А-а, вот отчего глазки-то ослепли. Сходи, Звенислава, к бабке Ненастье, пускай горького зелья тебе даст, от любовной пагубы вмиг очухаешься.
– Хворья, – повернулась Сорока к тетке Кривде, – что ж твоя козочка на мою похожа, вот тютя в тютю.
– Кис-кис, – послышалось из угла. Уродушка, не терпевшая кошку, тишком пинавшая ее, вдруг захотела погладить животное.
– Вот так да! – вытаращила глазенки Сорока, – о-хо-хо, шерсть того же цвету – непонятного.
– Змеиш-а-а, – донеслось с печки, – тебе, уроде, только на болоте под корягой прятаться.
– Матушка, – Уродушка выползла из своего угла, ногой отшвырнула кошку, – в длинных паучьих пальцах держала старенький половичок. – Что ты все на голой лавке сидишь, на, подстели, помягче будет.
Глаз Кривды едва не вылез из века.
– Ну-ка, Урода страхолюдная, давай сюда половик. А-а, – раскричалась Сорока, – ниточка красненькая, та самая. Что моему дураку сказала, на погибель сделано да? Вот сейчас я тебе этим половиком по шее, по шее.
– Иди, кикимора, – вскочила Кривда – я твоего уж сколько дней не видала.
– Говори, Урода, ты в этом гадючьем болоте одна честная душонка, приходил мой?
– Не-а, – закивала Уродушка.
– Змеиш-ш-а, – опять донеслось с печки, – вот как есть змеиш-ш-ш-а.
– Ах, ты! Значит, не отдашь козочку по-хорошему, ну погоди, я тебе еще покажу, – Сорока вылетела из избы и помчалась по тропинке восвояси.
– Покажет, – передразнила ее Кривда, захлопывая дверь, – а мы и смотреть
Худоба и дед Данила отдыхали после тяжелой работы. Посыпал снег. Худоба поежился.
– Не замерз ты, дедушка?
– Не боюсь я ни холода, ни жары, ни голода. Только боль в сердце чувствую.
– Убил что ль кого? – ахнул Худоба.
– Может и убил, не знаю. Вот послушай, что со мной произошло много лет назад.
Проезжал я во главе княжеской дружины по селениям, собирал полюдье. В одном местечке увидели мы непорядок: собрались люди, кричат, волнуются. Присмотрелся – тащат мужики женщину, простоволосую, а на руках ее крохотная девочка красоты неописуемой, синеглазая, белолицая, и вся кутерьма ее вроде и не касается.