Чернокнижники
Шрифт:
Уродушка вспыхнула и прижала к груди узорчатую ткань.
– Мои родители важные люди, – прошипела она, гневно посматривая на Кривду и Петеля, – вы должны радоваться, что выпала честь меня воспитывать.
Петель сплюнул, резко махнул рукой, будто говоря: да ну тебя и улегся на печь.
Кривда вытянулась на лавке, подложила руку под голову и закрыла глаза, Звенислава полезла на полати, чтобы отдохнуть. В избе стало тихо, Уродушка обиженно надула губы.
Худоба и старик Данила сидели на берегу реки Еловой. Уходил хлопотливый день, солнце садилось.
– Мне нужно тебе кое-что рассказать, – сказал старик Данила. – Мои слова, возможно, изменят твою жизнь. Придется покинуть свой дом, может быть, погибнуть, не выполнив предназначенного. Готов ли ты, Иван Худоба?
Худоба пожал плечами?
– Не знаю, – честно ответил он. – Куда как просто сказать: да. Но из своей деревни я только два раза на ярмарку в город ездил и до того мне там показалось шумно, народу много, все кричат, толкаются. Рад был, когда дома оказался, и до того деревенька наша показалась мне милой, ласковой, как матушка родная, что даже Хвата и жену его болтливую Сороку я готов был обнять и расцеловать.
– Эх, Иван Худоба, не видишь ты дальше своего носа, оглянись, мир велик и так хорош, что душу за него положить не жалко.
– Как же не жалко, – воскликнул парень, – еще как жалко!
– И я был таким же горячим. – проговорил старик. – После того, как умерла моя жена, я много лет ходил по родной земле и не мог остановиться. Когда разбивал до крови ступни, просился в избу и отлеживался несколько дней. Однажды в своих странствиях я пришел на берег реки. Долго сидел на нем, смотрел на тихую воду. Сзади послышался шорох и рядом со мной на траву опустился человек. Какой-то он был странный, несуразный, очень худой, заросший волосами, с тусклыми, почти бесцветными глазами и проваленным ртом.
– Вырвался на часочек,– бормотал человек. – Хоть подышать. – Он зачерпнул горстью воды, вылил себе на голову, потом наклонился и начал нюхать землю, смял в пальцах былинку, лег на спину и уставился на облака.
– Бывало, часы бегут, а я их и не замечаю, а теперь каждою секундочкой дорожу.
Его ноги были тонкие, высохшие в жерди, а пальцы на стопе длинные и кривые. Шло время, тень от большого камня, что стоял позади, приближалась к нам.
– Ползет, ползет, – заверещал человек, отодвигаясь от тени. – Вот что, подлая, наделала. Я всего-то просил пожить подольше, чтоб не думать, что следующий день может стать последним. А она обещала, смеялась, подмигивала золотом со страниц. А я поверил! Да как было не поверить, если я сам ее создал, если своей рукой вписывал в нее все заклинания, которые только мог найти. А она…Предала!
Человек посмотрел на меня.
– Ее нужно уничтожить!
– Кого? – спросил я.
– Книгу. Черную. В гадючьей обложке. Она тебе всего наобещает, будет манить золотыми буковками, а ты не слушай!
Я смотрел на человека и понимал, что он болен. Но он вдруг крепко схватил меня за руку.
– Смотри!
И я увидел благообразного старика с густой бородой и тщательно расчесанными волосами. Он был отдаленно похож на моего собеседника.
– Угадал, – шептал тот, сжимая мое запястье, – это я. Был я.
Старик записывал что-то в книгу, обмакивая перо в чернила и усмехался. Вдруг буквы замерцали и начали светиться, старик отшатнулся, упал со своего стула. Книга медленно переворачивала страницы. Потом я увидел ее в богатых палатах. Я видел, как за нее убивали, предавали, ее воровали. А она с каждым разом становилась все толще, а свет страниц – ярче.
– В силу входит, – шептал старик, – Смеется над людьми, крутит ими как хочет. На что у меня голова за десятерых работала, да и то сплоховал. А как было ей не поверить, когда нужное заклинание само на ее страницах появилось? Смотри дальше…
Теперь я увидел князя Дмитрия Степановича, он перелистывал страницы, а дальше произошло такое, что и выговорить не могу. А если скажу, ты решишь, что я это придумал!
– Меня в камень засунула, – бормотал старик, – чтоб бессмертным стал, как и просил. В камне течение моей жизни останавливается. Раз в год ровно на час я могу выйти. И если это бессмертие, то оно хуже смерти.
Тень от камня наползала на старика, но вдруг он вскочил и втолкнул меня в нее. Я даже не понял, что случилось, меня словно замотали в плотную пелену, огромная сила потащила к камню. Старик на тонких ногах неловко убегал. И я подумал, что мне пришел конец. Но невидимые руки ощупали меня и отшвырнули прочь. Тень быстро удлинялась, старик оборачивался, видел ее и визжал. Тень схватила его и легла на свое место. Она сливалась с сумерками, река была спокойна. Вот тогда я и погубил свой меч. Я начал рубить камень, но лишь сломал лезвие.
Я сел около камня и привалился к нему боком.
– Спасибо тебе, – послышался шепот, – и прости. Ты только книгу уничтожь или она погубит тьму народа.
В своих странствиях я спрашивал людей о книге, но никто про нее и не слышал. Но недавно она начала мне сниться. Вижу я черный переплет, страницы с золотистыми буквами. Книга насмешничает, говорит, что вырвалась из плена и если я хочу, то могу прийти за ней, дорогу она укажет. И будто наяву слышу голос: я вас всех изведу.
Старик взглянул на парня.
– Корм коровке на зиму пора запасать, – сказал Худоба, – В поле работать нужно, отца старого обихаживать, по осени свежей соломы на крышу хочу настелить, плетень подправить. Как уберем урожай, зашлю сватов к Звениславе. А там деточки пойдут, сыночки да дочки. Мне только поворачивайся: девчонкам на бусы заработать, мальчишкам на сапоги. Хочу, чтоб все крепко и ладно было в моем хозяйстве, жена чтоб радовала, деточки здоровенькими росли. До того ли, чтоб по свету шастать, книжку какую разыскивать. Не пойду я никуда, не сердись, дед Данила. Тебе что-то приснилось, а я должен все бросить. Мне и здесь хорошо, весело. Вечером после работы возьму балалайку, трону струны, прибежит моя красавица с подружками и давай плясать. Разве смогу я бросить свою любимую? Посмотри на поле! Зерно спеет, колос наливается, будем с хлебом. Хвату долг отдадим, себе на пропитание останется.
Худоба почесал в затылке и счастливыми глазами смотрел на старика.
Зима тянется долго, лето пролетает быстро. Девки и бабы от усталости едва не падали в поле, но, когда вечерело, девушки высыпали на улицу, чтобы петь и плясать под балалайку. Кривда не могла усидеть дома, каждый вечер провожала Звениславу к старому поваленному дереву, где собиралась молодежь, и от множества ног образовался вытоптанный пятачок.
Повеяло долгожданной прохладой, в избах гасли огни, люди, наработавшиеся за день, укладывались спать. Звенислава подошла к матери.