Черные боги, красные сны
Шрифт:
Он обернулся к девушке. Она уже успела устроиться на одном из диванов, которые стояли среди колонн по краю круглой площадки. Лицо ее было бледней самого белого мрамора и очень красиво, как он и предполагал раньше. Глаза ее были глазами истинной венерианки: темные, продолговато-миндалевидные и ласковые; яркие коралловые губы и волосы, ниспадающие на плечи черными блестящими облаками, дополняли общую картину настоящей венерианской красавицы. Плотно облегающее, как это принято у венерианок, платье из светло-красного бархата подчеркивало прекрасные формы тела; одно плечо оно оставляло открытым, а снизу имело высокий разрез, обнажая красивую, стройную ногу. Таков был обычный наряд всех женщин Венеры, который наиболее выгодно подчеркивал женскую красоту,
Его откровенно оценивающий взгляд она приняла совершенно равнодушно. Казалось, вся энергия бунта, сопротивления покинула ее, и усталость отражалась в каждой черточке ее прекрасного лица. Эта усталость, похоже, стерла с него все естественные краски.
— Ну и где мы теперь? — спросил наконец Смит.
Она искоса посмотрела на него.
— Это место Джулхи использует в качестве тюрьмы,— пробормотала девушка безразлично.— Я думаю, сейчас по многочисленным залам ее дворца и вокруг нас снуют ее рабы. Я не могу тебе всего этого объяснить... но по приказу Джулхи может случиться все, что угодно. Мы можем находиться в самом центре ее дворца и даже не подозревать об этом, поскольку отсюда нет выхода и сбежать нет никакой возможности. Мы ничего не можем с этим поделать, нам остается только ждать.
— А зачем все это? — Смит кивнул в сторону колонн, которым, казалось, не было конца.— Что находится там, за ними?
— Ничего. Они уходят в бесконечность, но если ты пойдешь туда, то снова окажешься здесь.
Смит бросил на нее быстрый взгляд из-под опущенных век: интересно, насколько она все-таки не в своем уме? Но ее белое изможденное лицо ничего ему не сказало.
— Ну, тогда пошли,— сказал он наконец,— Я хочу все-таки попытаться.
Она покачала головой.
— Бесполезно. Джулхи отыщет нас в любой момент, когда захочет. От Джулхи нет спасения.
— И все-таки я попробую,— упрямо повторил он.— Ты идешь со мной?
— Нет. Я очень устала. Я подожду тебя здесь. Ты никуда не денешься. Ты скоро вернешься.
Не говоря больше ни слова, он повернулся и шагнул в чащу колонн, окружавших это небольшое, устланное коврами пространство, не раздумывая, в каком направлении ему двигаться. Идти было почему-то скользко, его ноги, обутые в высокие ботинки, разъезжались на полу, который слабо светился. Колонны тоже светились ровным светом по всей своей полированной поверхности, и странным был этот свет, распространяющийся равномерно повсюду: предметы, освещенные им, не отбрасывали тени, поэтому создавалось впечатление, будто вокруг совсем мало пространства, и весь этот светящийся лес колонн казался каким-то плоским. Он решительным шагом пошел вперед, время от времени оглядываясь, чтобы не сбиться, идти все время прямо, прочь оттуда, где стояли диваны, на одном из которых он оставил изможденную девушку. И каждый раз, оглядываясь, он видел, как просвет между колоннами, где была открытая площадка, становился все меньше и меньше, пока наконец совсем не скрылся за частым лесом колонн, пропал, будто его и не бывало. А он все шел и шел сквозь эту бесконечную чащу, прислушиваясь только к быстрым ударам своего сердца и четким звукам собственных шагов, отдававшихся слабым эхом где-то вдали. Ничто не нарушало однообразия уходящих во все стороны тускло светящихся колонн, пока ему не показалось, будто далеко впереди мелькнул просвет и какие-то разноцветные гобелены. Он ускорил шаги, почти побежал, надеясь, вопреки всему увиденному здесь, что он наконец выберется из этой однообразной чащобы. Вот он все ближе и ближе, и перед ним висит гобелен, заслоняющий пространство; дрожащей от волнения рукой он отбросил его в сторону... На него смотрели в упор смеющиеся глаза Эпри.
Но Смит только с отвращением хмыкнул, развернулся и снова нырнул в чащу колонн. На этот раз его путешествие длилось несколько меньше: ему хватило не более десяти минут, чтобы вернуться туда, откуда он только
— Отсюда не удерешь,— повторила она.— Я думаю, это место существует в каком-то ином мире, другом, не в таком, который известен нам. Это место, где мы сейчас отдыхаем,— центр, а все линии, все пути, отходящие от него, сделав петлю, возвращаются обратно. Петля — это круг, у круга есть границы, но нет конца, как и у этой чащи, которая нас окружает.
— Но кто такая эта Джулхи? — резко перебил ее Смит.— Что она собой представляет?
— Возможно, она богиня. Или дьяволица и живет в аду. Или и то и другое вместе. А приходит она откуда-то из-за света, из пространства по ту сторону света — это трудно объяснить. Именно я открыла для нее дверь, я так думаю, и через меня она смотрит на свет, который я должна вызывать для нее, когда она мне приказывает. И я сойду с ума, я просто сойду с ума!
Отчаяние вдруг вспыхнуло в ее глазах — вспыхнуло и погасло, и лицо ее побелело еще больше. Руки ее взметнулись вверх в жесте совершенной беспомощности и снова упали на колени. Она покачала головой.
— Нет, конечно, не совсем с ума. Она не позволит мне даже этого... бегства от нее, ибо тогда я уже не смогу вызывать для нее свет и таким образом как бы открывать для нее окно, чтобы она могла смотреть туда, откуда пришла. Эта страна...
— Смотри! — перебил ее Смит.— Свет...
Эпри подняла голову и равнодушно кивнула.
— Да. Снова темнеет. Мне кажется, сейчас Джулхи позовет тебя к себе.
Освещение постепенно, но достаточно быстро угасало, и лес колонн тускнел и тонул в сумерках, и темнота окутывала эти бесконечные, уходящие в неизвестность ряды, все вокруг сливалось и становилось бесформенным, и наконец снова опустилась черная ночь. На этот раз они не двигались, но Смит смутно догадывался: вокруг него что-то происходит, незаметно и таинственно — так в театре между действиями на погруженной во мрак сцене невидимо для зрителей меняются декорации. О том, что вокруг что-то меняется, можно было догадаться и по легкому движению воздуха. Да и пол под его ногами тоже перемещался, неотчетливо, совсем почти незаметно, но так, словно с ним происходит метаморфоза, суть которой он никак не мог уловить.
А потом мрак снова стал рассеиваться, забрезжил сумеречный свет, превращая полную темноту в полумрак; но совсем светло не стало, хотя света было достаточно, чтобы увидеть, что вся обстановка вокруг совершенно переменилась. Краем глаза он увидел Эпри, услышал совсем рядом ее учащенное дыхание... но головы в ее сторону он не повернул. Исчезли куда-то и бесконечные ряды светящихся колонн, среди которых он имел удовольствие попутешествовать, правда, без результата. Зато вместо них — а может, и закрывая их, вокруг него воздвиглись высоченные стены.
Он поднял глаза, чтобы посмотреть на потолок, но, когда сумрак рассеялся полностью и снова стало светло как днем, он увидел, что стены эти какие-то чудесные, если не сказать странные. Всю их поверхность украшал необычный волнообразный узор в виде широких лент, и, по мере того как он внимательно разглядывал его, Смит увидел, что ленты эти не были нарисованы на поверхности стен, но являлись их неотъемлемой составной частью, причем плотность каждой последующей ленты все уменьшалась. Те ленты, которые вились вдоль основания стен, были очень темными, но чем выше поднимались узоры, тем они становились светлее, как бы менее плотными, и уже посередине стены они были похожи на некие слои узорчатых, фигурных облаков, а еще выше эти полосы были едва различимы, почти совсем неуловимы, как легкий туман. А в вышине они сливались с чистым светом, таким ослепительно ярким, что глазам было больно на него смотреть.