Чёрные короли. Убийца минотавров
Шрифт:
Я открыл глаза. Мамка никуда не побежала. Тяжело опустилась на колени, заваливаясь на бок. Белая кофта ее на груди становилась красной. Пятно набухало, разливаясь, и увеличиваясь в размере.
Земля гулко затряслась, завибрировала, больно отдаваясь в ухе, словно стадо лошадей проскакало. Листья малины задрожали. Где же батяня? Куда исчез? Не вовремя-то как. Сейчас бы его нож пригодился. Я зажмурился изо всех сил, сжимая веки и морща нос, зная, что это точно поможет и все обойдется – проверено, не раз помогало в трудную минуту. Должно и в этот раз сработать.
Не помогло.
Не сработало.
Тяжелое тело
– Не высовывайся. К Хору беги, как стемнеет. Он твой…
Я зажал уши ладошками, не желая дальше ничего слышать. Мамка охнула, переворачиваясь, и, неожиданно проворно, поползла, подальше от меня.
Далеко у нее уползти не получилось. Земля в очередной раз дрогнула, мамку резко подхватил порыв ветра и зашвырнул в кроны дерева. Я сжал покрепче свистульку, боясь пошевелиться. От порыва ветра листочки надо мной заколыхались. Сверху упала малина. Большая ягода скатилась мне под руку, и я замер, боясь ее раздавить.
Земля содрогнулась от резкого удара. Я дернулся в ямке. Рядом кто-то находился. Чудовище, расправившееся с родителями, шумно дышало, принюхиваясь. По кустарнику провели рукой. Крупные резные листья заколыхались, а сорванная, сбитая под мощным порывом малина полетела в разные стороны. Одна из ягод больно ударила по голове. Сердце остановилось. Я хотел закричать, но не мог. Отчаянный вопль застрял в груди. Я хотел закрыть глаза и не видеть происходящего ужаса, но забыл со страха, как это делается. Все тело одеревенело. Совсем рядом я увидел огромное копыто. Выкрашенное в неестественный яркий синий цвет с тремя золотыми черточками по краю, оно замерло в опасной близости от лица так, что я чувствовал смрад, исходящий от него. Секунда такой близости длилась вечность. За это время я успел разглядеть жесткие волоски над копытом, торчащие во все стороны. Земля резко просела под тяжестью чудовища и резко пружинила, принимая в себя толчок. Копыто исчезло.
Я бы подумал, что и не было его никогда, не видя отчетливый след прямо перед лицом. Глубокий. Страшный. Он безжалостно раздавил малину, и теперь она медленно сползала по глинистой стенке.
Дикий рев потряс воздух. Утробный, сильный, властный – это был крик победителя. С деревьев шумно сорвалась стайка маленьких птиц. Тревожно щебеча, они резко закружились, поднимаясь высоко в голубое небо, и моментально превратились в черные точки.
Жаль, что я так не мог.
1.2
Кажется, мое тело умирало.
Вроде времени прошло немного, но что-то в тельце надломилось.
Еще недавно оно думало, удивлялось, лепетало, сейчас же не подавала никаких признаков жизни. Сил хватало только на то, чтобы отстраненно моргать иногда глазами. Зато мой разум стал сразу сильнее, активировался, желая полностью подмять под себя детский рассудок и подчинить слабенькое тельце своей воле. У меня миссия, мне надо. Ничего, что тело ребенка. Главное разум в нем правильный, мой, то есть. Пора взрослеть.
– Что же ты, парень? Давай вставай! Надо двигаться. Выбираемся из ямки и дружненько ползем в сторону деревни. Ночь в лесу вряд ли переживем.
То ли себе приказал, то ли ребенку. Не смог определиться.
Мальчонка медленно поднял руки к голове и накрыл ладошками уши. Я никуда не пропал. Не сработало. Интересно, а как он меня видит? Сразу взрослым: красивым офицером при орденах? Я себя только таким и представлял. Маменька сидит в глубоком кресле, обмахивается веером, а я рядом стою, иногда киваю головой проходящим в банальный зал гостям. Подмечаю красавиц одиноких и не очень, поигрываю бровью как бы невзначай. Впереди культурный вечер, скромный бал в честь моей персоны.
Такой я и есть на самом деле: обычный граф, кадровый офицер, и уж точно не этот чумазый ребенок, прячущийся в малине. Ох, не сойти бы с ума раньше времени. Скорей бы вырасти и миссию выполнить.
Я долго таким оставаться не могу. Не по нраву мне быть ребенком. Да и забыл я, как им быть.
– Батяня, – прошептал мальчонка, словно и не думал я до этого, и не страдал от мыслей тяжких, покрепче ухватил свистульку и безмолвно заплакал, почти не кривясь. Всегда блестящие волосы сейчас пожухли и потеряли цвет, как и сорванные с утра листочки малины. Я вспомнил, как нас гладили по голове и тоже чуть не заплакал. Так спокойно было в эти минуты. Дом, крепость, батяня – все вечное и устойчивое. Теперь нет ничего. Еле сдержался от приступа слез, эмоции ребенка чуть самого не захватили, вывернув душу наизнанку. Надо учесть на будущее. Опомнись, граф! Какой еще батяня?
– Мне его тоже жалко. Хороший был мужик! О детях заботился. Простой, любил всех. Теперь нет его.
Из глаз Егорки обильно потекли большими каплями новые слезы. Вот ведь, не смог утешить ребенка. Что такого сказал? Да как с ними разговаривать? И надо ли вообще? Может, изредка мысли подкидывать, да помогать взрослеть побыстрее? Помнится, о таких обычно говорят: «О, развит не по годам, умен!» и никто из общества не догадывается, что в голове простого мальчонки обычный граф заключен, помощник и затейник еще тот.
Но сейчас точно надо вмещаться и поговорить по душам. Проявить настойчивость, а то миссия может к чертям завалиться.
Поговорить, как с солдатами? Я ведь только с ними умею. Но ему же два года, может три. Выйдет ли?
Попробовал, прибавляя в голос металла:
– Отставить уныние, ибо то грех тяжкий! Не время умирать, взбодрись! Неужто смерть папки твоего стала напрасной? Дотянись до малины, съешь ягоду! Будь мужчиной и начинай двигаться! Всю волю в кулак, сынок. Ты должен выжить! Очнись! Докажи всем, что ты не слабак. Докажи МНЕ, что ты не слабак. Давай!
Ребенок перестал плакать. Приподнял голову, завертел в разные стороны. Испуганно посмотрел в быстро темнеющий лес. Надо же. Сработало. Достучался, а говорят, малые дети не понимают ничего. Самый настоящий солдат.
А нет, показалось.
Егорка снова заплакал и стал зарываться в листву.
– Стой! Нет, парень. Так не пойдет. Скоро ночь. Скоро волки придут. Чем ты станешь от них отбиваться? Свистулькой?
Егорка покосился на коротенькую палочку, зажатую в крохотном кулачке, потом снова уставился в глубокий след, оставленный лесным чудовищем-великаном, и сжался, теперь уже, кажется, навсегда.