Чёрные очки (aka "Проблема с зелёной капсулой")
Шрифт:
— У него была какая-то теория?
— По-видимому, да.
— Которую он собирался доказать в присутствии всех вас?
— Вероятно.
— И, — небрежно осведомился Эллиот, — он подозревал, кто отравитель?
Профессор Инграм на мгновение вскинул голову. В его глазах светилась тревога — он походил на загнанного в угол, если подобное выражение можно применить к человеку с таким добродушным лицом.
— У меня создалось такое впечатление, — признался он.
— Но он не сообщил вам... не намекнул...
— Нет. Это испортило бы шоу.
— И вы полагаете, отравитель
— Это кажется вероятным. — Профессор заерзал в кресле. — Скажите, инспектор, вы человек сообразительный? Способный понимать? — Он улыбнулся. — Позвольте объяснить, почему я об этом спрашиваю. При всем уважении к нашему доброму другу Боствику, мне кажется, что до сих пор расследование этого преступления едва ли делает ему честь.
Выражение лица майора Кроу стало холодным и чопорным.
— Суперинтендент старается исполнять свой долг... — начал он.
— Не болтайте вздор, — без всякой враждебности прервал его профессор Инграм. — Конечно, он старается это делать, как и мы все. Но исполнить свой долг не означает доискаться до истины — иногда это подразумевает прямо противоположное. Я не говорю, что существует полицейский заговор против Марджори Уиллс. Я знаю, что это не так, хотя мне жаль, что племянница моего друга не может даже пройтись по Хай-стрит, не рискуя тем, что дети станут бросать грязь ей в лицо. Какие реальные усилия были предприняты с целью решить проблему отравленных конфет? Почему они был и отравлены именно в лавке миссис Терри? — Он хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — Суперинтендент Боствик придерживается утешительной доктрины, что маньяк есть маньяк и тут ничего не поделаешь. И чтобы подкрепить обвинение против Марджори, он ссылается на аналогичное дело — ничего себе аналогичное! — Кристианы Эдмундс.
Майор Кроу воздержался от комментариев.
— Аналогичное? Никогда еще не существовало двух дел, более отличающихся друг от друга по самому важному пункту — мотиву. Кристиана Эдмундс была безумной, если хотите, но у нее имелся мотив, не менее основательный, чем у большинства убийц. Эта молодая леди в 1871 году в Брайтоне по уши влюбилась в женатого врача, который отнюдь ее не поощрял. Она безуспешно пыталась отравить стрихнином его жену. Это обнаружили, ей отказали от дома, ничего не оставалось, как в бешенстве удалиться. С целью доказать, что она была невиновна и что в городе орудует другой отравитель, Кристиана Эдмундс замыслила отравить шоколадные конфеты в кондитерской лавке, целясь в кого попало. Ну и где же тут аналогия? Разве Марджори в чем-то обвиняли? Где мотив? Напротив, ее жених, прибыв в Содбери-Кросс и услышав, что о ней говорят, подумывает сделать ноги.
Выражение лица профессора Инграма в этот момент можно было бы назвать «ангельски убийственным», что подчеркивал хруст накрахмаленной рубашки. Он засмеялся и добавил более спокойно:
— Ладно, задавайте ваши вопросы.
— Была ли мисс Уиллс с кем-нибудь помолвлена раньше? — неожиданно осведомился Эллиот.
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Была или нет, сэр?
Инграм снова бросил на него беспокойный взгляд:
— Насколько я знаю, нет. Мне кажется, Уилбер Эммет влюблен в нее. Но его красный нос и — прошу прощения — непривлекательная внешность едва ли рекомендовали бы его Марджори, даже если бы Маркус поощрял его намерения. Надеюсь, я могу рассчитывать на конфиденциальность?
— Мне говорили, — бесстрастно заметил майор Кроу, — что Чесни отваживал всех ухажеров от визитов к ней.
Профессор заколебался.
— В каком-то смысле это правда. То, что он именовал «кошачьими концертами», нарушало его размеренную жизнь. Он не то чтобы отваживал их, но...
— Меня удивляло, — промолвил майор, — что этот парень так легко заслужил одобрение, когда они находились за границей.
— Вы имеете в виду, — напрямик спросил профессор, — что моему другу не терпелось сбыть племянницу с рук?
— Я этого не говорил.
— Не говорили, но думали. В любом случае вы не правы. Маркусу нравился молодой Хардинг — у парня есть перспективы, да и его преувеличенное почтение к Маркусу тоже могло сыграть роль. Но почему мы это обсуждаем? Что бы ни было правдивым или ложным в этом мире... — рубашка профессора Инграма опять хрустнула, — абсолютно ясно, что Марджори не имеет отношения к убийству своего дяди.
Снова показалось, будто в комнате изменилась температура. Эллиот вернул себе инициативу.
— Вам известно, сэр, что об этом думает сама мисс Уиллс?
— Ну и что она думает?
— Что кто-то оглушил мистера Эммета, сыграл его роль и воспользовался отравленной капсулой.
Инграм с любопытством посмотрел на него:
— Это кажется наиболее вероятным объяснением, не так ли?
— Следовательно, кто-то подслушал план, который мистер Чесни и мистер Эммет обсуждали после обеда в этой комнате? Стоя у двери или у окна?
— Понятно, — пробормотал профессор.
Склонившись вперед, он положил пухлые руки на колени и раздвинул локти, как крылья. Лицо приняло странное туповатое выражение, какое появляется у толковых людей, когда они пытаются привести в порядок свои мысли. Потом Инграм улыбнулся.
— Понятно, — повторил он. — Теперь позвольте мне задать вопрос вместо вас, инспектор! — Профессор сделал гипнотизирующий жест. — Ваш следующий вопрос: «Где были вы, Марджори и Джордж Хардинг, между четвертью десятого и полуночью?» Потом вы спросите: «Где находились вы все во время представления?» И наконец: «Мог ли кто-нибудь из вас, зрителей, выскользнуть в темноте и сыграть роль зловещего пугала в цилиндре?» Вы это хотите знать, верно?
Майор Кроу прищурился.
— Да, — ответил он.
— Честный вопрос, который заслуживает честного ответа, — кивнул профессор Инграм. — Я готов поклясться перед любым судом в мире, что никто из нас не покидал комнату во время представления.
— Хм. Не сильно ли сказано?
— Нет.
— Вы знаете, насколько здесь было темно?
— Отлично знаю. Во-первых, учитывая лампу «Фотофлад», горящую в соседней комнате, не так темно, как вы, кажется, думаете. Во-вторых, у меня имеются другие соображения, которые, надеюсь, подтвердят мои компаньоны. Фактически мы можем их спросить.