Черные тузы
Шрифт:
– Это не мелочевка, – Крошкин взял со стола и развернул газетный номер. – Это критическая корреспонденция, в которой ты выдвигаешь ложные обвинения в адрес всеми уважаемого человека.
– Эта гадалка что ли уважаемый всеми человек? – задергал плечами Росляков. – Да я таких уважаемых на одном только Киевском вокзале две сотни найду.
– Она не гадалка, а магистр каких-то там наук, у неё сотня всяких международных дипломов, – Крошкин зашелестел газетой. – Собрались ученые комиссии и подтвердили, что эта чертова баба обладает даром ясновидения, что она прорицательница и белый маг. А теперь, после твоей заметульки, она подаст на газету в суд за клевету, нанесение морального и материального ущерба. Ты же всех её клиентов распугал. А она вместе со своим
Вот опять Крошкин озвучивает редакторские слова, доводит до сведения… Видно, главный, действительно, рвал и метел и даже сучил ножками под столом, – размышлял Росляков, разглядывая противоположную стену. То-то с утра настроение ни к черту, интуиция не подвела, и добра теперь не жди. Видно, на планерке они уже что-то решили между собой. А Крошкин сейчас только распаляет себя, чтобы в удобный момент объявить это решение. Что же они решили? Премию квартальную снимут? Это само собой. Из-за квартальной премии Крошкин бы не стал долго распространяться. Тогда что они решили? Рослякову не хотелось отвечать себе на этот вопрос. Черт, как все это не ко времени, пропади пропадом эта гадалка. Может, какая конкурентка сделает доброе дело, напустит на неё порчу.
– И ты делаешь вид, будто не понимаешь, о чем идет речь, – щеки Крошкина порозовели. – Вот ты пишешь: «Работать в колхозе тяжело, платят неаккуратно и опять же перспектив никаких. Вообщем, надоело нашей героине коров доить, и двинулась она в Москву, где трудится теперь магом-чародеем и по совместительству предсказательницей судеб людских. Не узнать теперь скромную коровницу: раздобрела и лицом и телом, манеры вальяжные, а прическа пышная». Ну и так далее. В графе «факты проверял» ты тоже расписался. А эта баба утверждает, что в колхозе она работала не коровницей, а оператором кормораздачи на свинокомплексе. Улавливаешь разницу?
– Утверждать она все что угодно может. Что председателем колхоза была или освобожденным секретарем профкома.
– А у неё запись есть в трудовой книжке, что работала она именно оператором, а не коровницей, – Крошкин ткнул пальцем в газетный номер с таким ожесточением, что прорвал бумагу. – И, главное, её возмутил твой издевательский тон.
– Да при чем тут тон? – Росляков начинал злиться. – Двум разным женщинам коровница нагадала, что их взрослые дочери погибли. У одной матери дочь якобы утонула, а у другой убита и захоронена где-то на Украине. А обе девки живы-здоровы. Одна домой вернулась с ребенком, нагуляла, сама не знает где. А другая просто из дома ушла по каким-то там соображениям, моральным, что ли. Я об этом и написал. А так мне наплевать, чем эта гадалка прежде занималась, коров за сиськи дергала или свиней кормила. И почему об этой шарлатанке я должен писать в уважительном тоне?
– А по бумагам она не шарлатанка, я уже говорил об этом, – Крошкин скомкал прорванную газету. – Ты всегда прав, остальные виноваты. Ну, ошиблась она в этом предсказании и черт с ней. Обязательно об этом в газете сообщать? В любой профессии существует технический брак.
– Да эти две матери чуть с ума не сошли…
– А ты не разыгрывай передо мной адвоката и не дави на мои слезные железы, – Крошкин отправил скомканную газету в корзину. – Этим, с позволения сказать матерям, нужно было воспитывать своих девок и смотреть за ними, чтобы из дома не убегали. А теперь они в газету жалуются: гадалка им плохо нагадала. Тьфу. А эта коровница, будь она неладна, такие деньги у нас отсудит, что мы без порток останемся. Такую сумму за свои моральные издержки назначит – закачаешься.
– Сумму назначает не она, а суд, – поправил Росляков. – А как суд решит, ещё не известно.
– Все уже известно, – махнул рукой Крошкин. – Газета из судов не вылезает благодаря таким, как ты. Как журналист ты обязан выслушать обе конфликтующие стороны. А ты все написал со слов этих матерей.
– А где я найду эту коровницу? Звонил ей, звонил. А она уехала на какой-то чрезвычайный съезд магов и шарлатанов, получать очередной липовый диплом. Или покупать диплом, не знаю.
– Значит, нужно было её дождаться, – Крошкин с силой припечатал кулак к столу. – И я больше не хочу с тобой пререкаться, все. Получается, что мы человека обидели, на всю страну ославили, – на круглой физиономии Крошкина отразилась плохо сыгранная гримаса сердечного страдания и душевной боли за несправедливо обиженную гадалку. – Да, обидели, так получается. С водой выплеснули и младенца, вот что у нас получается.
– Какого ещё младенца? – не понял Росляков
– Ну, это, фигурально говоря, младенца, образно выражаясь, – Крошкин шлепнул ладонью по столу. – Ты к словам не придирайся. Лучше скажи, сколько у тебя с начала года взысканий?
– А сколько у меня с начала года взысканий?
Сейчас Росляков понял, что участь его, действительно, решена ещё в редакторском кабинете, а разговаривать дальше, только слова тратить.
– А я помню, сколько у тебя взысканий, – голубые глазки Крошкина горели холодным огнем ненависти. – Недавно ты отказался выполнять мое, то есть редакционное задание. Не поехал в деревню, где бывший зэк заколотил в правлении и заживо сжег женщину-председателя. А ведь мог громкий материал получиться. Я должен был написать докладную на имя главного, что ты отказался выполнять задание. И я написал докладную. Ты получил выговор, ты все это помнишь – не придуривайся. В газете, как в армии: если не нравится задание, бери под козырек и беги его выполнять.
– А я не побежал.
– Ты ведь звезда балета, чего тебе попусту бегать, – Крошкин скрипнул новыми ботинками, показалась, зубами скрипнул. – Потом ты опубликовал интервью с правительственным чиновником, даже не завизировал у него материал. Он тебе доверял, ему нравилось, как ты работаешь. А ты зачем-то написал, что тот долгое время занимал убогий кабинет рядом с женским туалетом, иногда ошибался дверью, заходил не к себе в кабинет, а в женский сортир. А потом он получил повышение и перебрался в шикарные апартаменты, которые и занимает по сей день, больше дверью не ошибается. В результате ты поссорил нашу газету с большим, очень влиятельным человеком. Тот остался не доволен, звонил мне и главному. Мы обязаны были реагировать. Между прочим, этот правительственный хрен тоже мог подать в суд, но для такого босса судиться с газетой – несолидно. Вот тебе второй выговорешник. А ведь год, считай, только начался. И третий выговор тебе тоже обеспечен – за гадалку. Вот я и хочу спросить тебя, Дима, как нам жить дальше?
– И как нам жить дальше? – ответил вопросом на вопрос Росляков. – Лично я собираюсь жить, как жил.
– Как жил больше не получится, – Крошкин водил блестящими глазами по кабинету, будто что-то искал и не мог найти. – Главный сказал, что есть два варианта. Первый: мы расстаемся нормально, то есть ты пишешь по собственному. Второй вариант, ну, ты сам понимаешь, мы можем и власть употребить. Только зачем тебе пачкать трудовую?
– Здорово получается, – хмыкнул Росляков. – Я давно в этой газете работаю, сроду не имел взысканий. И вот год назад из другого отдела в наш отдел перешли вы. С тех пор, со дня вашего появления здесь, у меня начались неприятности.
– Провинился ты, а не я, – Крошкин покачал головой.
– А вы провиниться возможности не имеете, – Росляков ещё боролся с закипавшей в груди злостью. – Журналистские материалы вы не пишете, потому что не умеете этого делать. А вот докладные строчить – этот жанр вам знаком. Как только вам нужно получить заказную статью и положить в карман деньги – Росляков, вперед. Если что не так, уже готова докладная на имя главного. Скажите, на мое место вы уже пригласили человека?
– Это не имеет значения, – Крошкин фыркнул. – Для тебя не имеет значения.