Черные тузы
Шрифт:
Трегубович поднял руку, взглянул на запястье, схваченное браслетом часов. Полвина одиннадцатого. Пора вставать и начинать муторный тяжелый день. Он потянулся, пригладил ладонью взъерошенные волосы, снова уставился в потолок и стал вспоминать события последних дней. Трагическая совершенно бессмысленная гибель брата. Похороны Павла на захолустном кладбище. Жалкий холмик земли, несколько венков из синтетических цветов на проволочных каркасах, красные и белые ленточки с золотыми буквами. Сплошь незнакомые Трегубовичу люди, друзья и враги убитого Павла Куницына.
Марьясов, со всех сторон окруженный охраной, сознавая важность момента погребения, надулся, как мыльный пузырь. Приняв позу партийного лидера, скрестил руки под животом, склонил непокрытую голову. С лицом замороженной рыбы застыл над могилой, постоял несколько минут и поспешил ретироваться. Люди куда-то незаметно разбрелись. У ворот кладбища Марьясов появился вновь. Перед тем, как залезть в джип, он подошел к Трегубовичу, что-то там сказал о невосполнимой утрате, о загубленной молодой жизни своего пресс-секретаря, ещё какую-то хреновину, теперь уж и не вспомнить. Такой разговор, что и вспомнить нечего. Стандартный набор формальных ханжеских фраз. А потом вдруг Марьясов заявил: «Вы с Васильевым занимайтесь своим делом. А я найду убийц Павла. Это уже мое дело. Обещаю, что убийц Павла я найду». Он потрепал Трегубовича ладонью по щеке, забрался на заднее сидение, хлопнул дверцей джипа и уехал. «Вот и зарыли брата моего», – сказал самому себе Трегубович, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы.
На следующее утро Васильев растолкал Трегубовича и сказал, что тому нужно немедленно собираться в Москву, вести деньги какой-то женщине, то ли гадалке, то ли предсказательнице людских судеб. Трегубович утратил способность удивляться. Он, ещё хмельной, не отошедший после поминок, с головой тяжелой, как пушечное ядро, не стал задавать лишних вопросов. Только сказал, что за бутылку пива предскажет Васильеву любое будущее, любую судьбу, на его выбор. А выбор как раз сегодня велик, как никогда. Но Васильев, серьезный, сосредоточенный на своих мыслях, оказался не расположенным к шуткам. Повздыхав и пожаловавшись самому себе на судьбу, Трегубович собрался и, решив сегодня не садиться за руль, пешком поплелся на вокзал. То и дело он рассеяно залезал за пазуху, во внутренний карман куртки, проверяя, не выронил ли по дороге толстый запечатанный конверт с деньгами.
Гадалка оказалась не старорежимной старушенцией, высохшей от напряженной душевной работы, а мордастой бабой с жирной шеей, обвитой золотыми цепями, с нарумяненными щеками и пышной вздыбленной прической. Она впустила Трегубовича в прихожую, но в комнату не пригласила, приняла конверт и на пару минут исчезла, видимо, пересчитывала деньги. Трегубович униженно топтался в передней. Вернувшись, гадалка заблестела расшитым золотой ниткой халатом и, наказав кланяться Васильеву, закрыла за гостем двойную металлическую дверь с еврейским глазком. Трегубович спустился вниз, вышел на улицу, сжимая в карманах кулаки. Он решил, что при других обстоятельствах не мешало бы эту стерву в золотых цепях и в золотом халате пощекотать перышком в самом интимном месте. Не из корысти, нет, не из корысти, а исключительно в воспитательных целях. Чтобы научилась, сука, с людьми разговаривать.
Трегубович долго шагал по бесконечной улице, плутал по каким-то переулкам, пока не нашел то, что искал. Большой грязноватый пивнарь с вывеской «столовая», настоящий гадюшник, каких уж мало в Москве осталось. Выпив за угловым столиком возле окна поллитровую кружку светлого пресного пива и сто грамм водки, он вернулся к прилавку, взял ещё пива, водки в пластиковом стаканчике и сосиски с тушеной капустой. Устроившись на прежнем месте, через мутное запотевшее стекло стал разглядывать фасад противоположного здания и понуро бредущих под дождем пешеходов.
И тут появился этот мужик. Ничем не примечательный, среднего роста, худощавый, в мокром плаще и кепке, кожаная сумка через плечо, он подошел к столику и так вежливо спросил, не занято ли место. Трегубович молча помотал головой. Мужчина вытер бумажной салфеткой край стола, поставил кружку с пивом и стаканчик водки. А дальше началось невообразимое. Мужчина опустил глаза, будто что-то искал под столом и заявил, что выражает глубокие соболезнования лично Трегубовичу. Дескать он сам терял близких людей и ему знакома та душевная боль, которую сейчас испытывает его собеседник. Трегубович издал какой-то странный мычащий звук и безмолвно застыл с кружкой пива так и не поднесенной к губам. Наконец, он нашел подобающий случаю вопрос: «А вы что, знали Павла, моего брата знали?»
Мужчина поднял глаза к потолку и глубоко вздохнул. Это телодвижение вместе со вздохом, видимо, означало, что мужчина был едва ли не самым близким другом покойного Павла Куницына. А может, означало прямо противоположное, не поймешь. «За помин его души», – мужчина поднял стаканчик с водкой и опрокинул его себе в рот. «Надо же, тесен мир», – Трегубович часто моргал глазами. Но мужчина быстро закончил лирическое предисловие. «Меня зовут Кленов», – сказал он. Трегубович внимательно посмотрел на мужчину и почему-то решил, что зовут его вовсе не Кленов, а как-то иначе. «Но мое имя сейчас не имеет значения. Я хотел увидеться с вами и поговорить по важному делу. А здесь как раз подходящее местечко. К сожалению, времени у меня мало. Поэтому не задавайте всякие лирические вопросы, я скажу то, что хочу сказать. Вы ответите „да“ или „нет“. И мы разбежимся. Договорились?» Трегубович кивнул головой.
«Мне известно имя убийцы вашего брата», – заявил Кленов. «Откуда известно?» – Трегубович недоверчиво прищурился. «Известно – и все, – Кленов поморщился. – Мы ведь условились, что обойдемся без вопросов. И я собираюсь сообщить это имя вам. Марьясов – вот имя убийцы». Трегубович икнул и выпил пива. «Причина разборки самая банальная – женщина. Лена прожила в браке с вашим Павлом, кажется, года полтора. Но последнее время она встречалась с Марьясовым. Ваш брат мешал любовникам. Павел, видимо, о чем-то догадывался, он затаил злобу на Марьясова. Тогда тот решил избавиться от пресс-секретаря. Прислал ему посылку, начиненную взрывчаткой. Павлу в тот раз повезло, он выжил. Это покушение многим представлялось бессмысленным. Кому нужна жизнь какого-то пресс-секретаря? Казалось, метили в Марьясова. Но мишенью был именно Павел. Но вторая попытка оказалась успешной». «Я вас вижу в первый раз в жизни, не знаю вас, – Трегубович морщил лоб, пытаясь собраться с мыслями. – Почему я должен вам верить?»
«А вы и не должны мне верить, верьте только фактам». Мужчина расстегнул карман сумки, вытащил толстый конверт из плотной бумаги и стал раскладывать на столе перед Трегубовичем цветные фотографии. «Вот, вы видите, как Марьясов с Леной выходят из местной гостиницы. В углу фотографии дата. Можете навести справки. В этот день Марьясов снял там номер на одни сутки. Кстати, в это время Павел находился в больнице. А Лена, сами видите, чем занималась». Трегубовичу стало жарко, он снял кепку, вытер ладонью влажный лоб. «Вот другая фотография: Марьясов в обнимку с Леной идут по московской улице. Вот они выходят из кабака. Вот садятся в машину. Вот они опять вместе, выходят уже из другой гостиницы. Улыбаются. Счастливые. Воркуют, как голубки. Видимо, промеж себя они уже все решили. Решили судьбу Павла. И строят планы на свое будущее». Трегубович снова икнул и выпил водки.
«Ну, Ленка. Ну, тварюга», – Трегубович непослушными пальцами перебирал снимки. «При чем здесь Ленка? – удивился Кленов. – Женщина всего лишь выбирает между хорошим и лучшим. Ее и винить не в чем, на её месте могла быть любая. Инициативу проявил Марьясов. Если бы не он, Павел жил бы себе поживал». Кленов собрал карточки со стола, спрятал их в конверт, а конверт убрал в сумку, застегнул клапан на кармане. «Не буду скрывать, у меня с Марьясовым свои счеты, – сказал Кленов. – Но в этой ситуации наши интересы совпадают. Мне к Марьясову близко не подобраться. А у тебя такая возможность есть. Я помогу достать оружие и обеспечу тебе отвлекающее прикрытие. А теперь ответь: ты сделаешь это?» «Да», – выдохнул Трегубович. Остекленевшими от злости глазами он смотрел в окно. Улица, пешеходы, автомобили двоились, вибрировали, переворачивались, рассыпались на куски.