Черными нитями
Шрифт:
Любви между тридцапятитилетним Нолом и шестнадцатилетней Эстерой не было, только сделка: Я-Эльмон заплатил по долгам её отца, а в обмен получил девушку.
Он хотел идти наверх, но к церковникам без семьи относились недоверчиво, и хорошенькая девушка из великого рода стала решением вопроса. Вот только жизни с Я-Эльмоном не было. Эстера влюбилась в кого-то из гвардейцев и решила сбежать вместе с ним.
Но вдруг она неожиданно заболела и буквально за одну ночь умерла — сгорела, словно спичка. Врачи сказали, что девушка болела чахоткой, просто недуг долго не проявлял себя. А
— Вы исправили эту ошибку? — продолжил Рейн. — Поколачивая дочь, да?
Глаза Я-Эльмона налились кровью. Он медленно встал и потянулся к трости. Рейн перехватил её и с силой ударил по столу, прямо перед Нолом.
— Каждый делает ошибки, верно, кир Я-Эльмон? — Рейн замер напротив и глянул исподлобья.
— Это ложь! — прорычал глава Церкви. — Я любил её и даже пальцем не тронул!
— Недостаточно уволить и запугать слуг. Память так просто не стирается.
— Это ложь, и ты ещё поплатишься за неё!
— Кир Я-Эльмон, вы не правы, я знаю, что такое послушание, молчание и смирение. Я смиренно принимаю выбор Инквизиции, чтобы послушно служить Кирии и Совету. Мне нужны голоса Церкви, и в обмен я промолчу о том, какие ошибки были в прошлом.
Я-Эльмон выпрямился и холодно проговорил:
— Я же сказал, что вижу тебя насквозь, щенок. Таким, как ты, место в Канаве, и скоро ты туда вернёшься, обещаю. Ты лжёшь, тебя никто не станет слушать.
— Церковь и Совет не послушают, вы правы. Но с вашей дочерью я готов поговорить. Хотя, думаю, племяннице это будет интереснее. Подумайте, кир Я-Эльмон, пожалуйста. Я умею верно служить, и вы это видите.
Рейн быстрым шагом вышел из зала и резко выдохнул, только закрыл дверь. Он бы хотел сказать, что это последнее дело, достойное практика, последняя грязная работёнка, но это не могло быть так.
— Он заслужил всё это, — сказал Рейн Асту, вставшему плечом к плечу. Демон повернулся к нему и тихо спросил:
— Относясь к свинье по-свински, ты разве сам не становишься свиньёй? — демон скрестил руки.
— А я могу иначе? Как мне ещё переиграть Совет?
Рейн подошёл к следующей двери и прижался к ней ухом. Послышались голоса В-Бреймона и С-Исайда. Ригард в открытую смеялся над ним, а Триан что-то жалко блеял в ответ. Рейн сделал ещё несколько шагов. Главный соперник позади, но битва всё равно не закончена.
Рейн увидел взмах руки и, высоко подняв голову, зашёл в главный зал Дома Совета. Его встретили бурчанием и пристальными взглядами. Он поднялся на возвышение, С-Исайд встал рядом.
Солнце проникало через витражные окна и причудливыми бликами отражалось на лицах присутствующих. Их собралось не меньше трёхсот, и казалось, в зале не осталось ни одного свободного места.
Он был разделён на несколько секторов. Ближе всех к выходу сидели те, кто не входили в Народное собрание, но могли позволить себе купить зрительское место. В основном торговцы и судьи. Они тесно жались друг к другу и жадными взглядами смотрели на избранников.
Следом три сектора принадлежали Народному собранию. Оно делилось на верхнюю и нижнюю палату. В верхнюю входило по одному представителю от каждого благородного рода и по два — от великого. Члены нижней палаты избиралось просто: по тридцать человек от каждой фракции.
Они оделись в соответствии с традицией и напоминали плохо сложенную мозаику. Сначала церковники в чёрно-белых строгих одеяниях. Затем инквизиторы. Они выглядели ярче и свободнее, но у каждого обязательно была вещь чёрного цвета. Бок о бок с ними сидели торговцы в традиционном зелёном, после — гвардейцы в сине-серебряных мундирах. Судьи в широких серых мантиях напоминали грязных городских птиц. Замыкали ряд учёные с золотыми медальонами на шее. Среди всех их резко выделялись загорелые жители Лёна и белокожие рьёрданцы.
Поодаль восседали члены Совета. В центре зала, точно надзиратель, стоял Марен П-Арвил.
По рядам пронеслось удивлённое:
— Ноториэс.
Марен легко перекричал шум и уверенно продолжил:
— Прежде чем начнётся голосование, я попрошу каждого из избранников Совета назвать себя.
Триан быстро шагнул вперёд и, закрыв Рейна спиной, громким, уверенным голосом начал:
— Меня зовут Триан С-Исайд, торговая гильдия. Мой род получил букву не по праву рождения, а за преданность Кирии. Многие лицийцы трудятся на наших бумажных фабриках. Мы даём работу и помогаем…
Рейн едва его слушал. В голове снова крутилось: «Я — Рейн Л-Арджан, и мой род…» Он посмотрел на Аста. Демон улыбнулся в ответ.
— Ты знаешь, что сказать. Просто всё вспомни.
Рейн беспокойно оглядел присутствующих. Говорил С-Исайд, но взгляды многих так и были прикованы к метке на щеке. Они разглядывали её, перешёптывались, кривились.
Триан повернулся к членам Народного собрания, положил руку на плечо и поклонился, а затем с довольной улыбкой сделал шаг назад. Аст фыркнул.
Ноги как-то разом перестали гнуться, и Рейн шагнул медленно и неуклюже.
— Да, я — ноториэс, и что? — громко, почти криком, произнёс он. Толпа разом притихла, но взгляды стали ещё более цепкими и колючими. — Однажды мне сказали, что быть им — это право. Заключается оно в том, что я могу говорить любую правду — от таких, как я, обычно не ждут красивых добрых слов.
Рейн сделал паузу, оглядел присутствующих и продолжил:
— Моя же правда такова: я четыре года служил практиком. Я долго жил на Первой — на улице, которая подступает к самой Канаве. Моя мать штопает одежду, а не покупает новую. Отец — метёт площадь перед церковью. А служанка мечтает о поясе из собачьей шерсти.
По толпе пронёсся смешок, и Рейн сделал ещё несколько шагов вперёд, разом почувствовав себя увереннее.
— Я не просто знаю, как живут обычные кирийцы — я сам так живу. Вы замечали, что в Канаве часто кричат? Многие уверены, что их могут услышать, только если они повысят голос или сделают какую-нибудь выходку. Я знаю, что сказать, чтобы меня услышали, но ещё я хочу сделать так, чтобы мы тоже слышали, что говорит народ. Только так мы сможем направить его в нужную сторону.
Рейн улыбнулся своей многозначительной улыбкой, сделал глубокий вдох и с новой силой продолжил: