Черный фотограф
Шрифт:
Но чувство уязвленного самолюбия толкало шантажиста на то, чтобы снова и снова совать свою голову в петлю. К тому же близилась очередная политическая кампания, и телевизионные выступления Поташова по телевизору становились час от часу пламеннее и непримиримее, а выступления его врагов все более агрессивными. Такой момент не хотелось упускать. Но и жизнь была дорога Лене, как память, — ее все же хотелось сохранить.
«Буду бороться до конца», — остервенело твердил шантажист и, доклеив на газетную полосу фотографию, он крупными печатными буквами надписал сверху: «На этом месте будет ваш портрет».
В последнее время он стал очень осторожным. Ходил, постоянно наблюдая, не следует ли кто за ним. Даже утром, спеша в редакцию, он по нескольку раз выскакивал из набитых людьми вагонов метро, чтобы избавиться от мифической слежки. Из подъезда он выходил, предварительно глядя из окна, нет ли чего необычного на улице, а в подъезд входил, напряженно сжимая в кармане заточенную отвертку, в любую секунду ожидая нападения.
Он стал нервным, дерганым и неуверенным в себе. Иногда в голову лезли мысли о собственной бесполезности, о том, что его жизнь, кроме родителей, всем безразлична. Вспоминалась Елена, иногда снилась по ночам с грустной улыбкой на лице.
Но гордость мешала ему первому пойти на примирение. В памяти всплывала обидная фраза, брошенная при последней встрече: «Бог подаст», — и вспоминался свой дурацкий вид при этом.
Иногда он все-таки набирал номер телефона, слушал в трубке бесконечно однообразное «алло» и короткие гудки, следующие за этим, но не находил в себе силы заговорить. Ему казалось, что если бы у него что-то получилось с последним делом, то он мог бы, как удачливый рыцарь на белом коне, попытаться снова въехать в ее жизнь, завалить цветами, забросать подарками, выполнить любое условие, которое она поставит, любое пожелание. Но сейчас, когда он чувствовал себя (это была больше мнительность, чем реальная ситуация) зверем, которого опытные охотники гонят на флажки, он не мог сделать шаг к примирению. И только случай вкупе с точным расчетом мог помочь ему из жертвы снова превратиться в удачливого загонщика.
Соколовский бесконечно кружил по переулкам в центре, по Бульварному кольцу, по центральным магистралям, выискивал такую сберкассу, которая бы отвечала его целям. Ему надо было выбрать район не слишком оживленный, но и не слишком глухой. Такой, чтобы можно было сразу же нырнуть в проходные дворы и уйти от слежки.
Поэтому шантажист упорно лазал по чердакам, вспугивая ошалелых от мартовской гульбы котов, собирая одеждой голубиный помет и гирлянды пыльной паутины. Он обследовал дворы, ходил по всевозможным мусоркам, перелезал через ограждения, исследуя пути к безопасному отступлению. Наконец план был окончательно разработан, выверен до секунды и обдуман со всех сторон. Оставалось его только осуществить.
В осиное гнездо штаб-квартиры ему нечего больше соваться — Поташова там нет. По телевизору показывали лидера партии народного единства, разъезжающего по стране и лобызающего то прокопченные щеки сталеваров, то обветренные — нефтяников, то черные от угля щеки шахтеров. Его трудно было застать в Москве.
Шантажист злился, он был обманут
Леня уже давно решил, что если и на этот раз у него ничего не выгорит, то бороться с судьбой дальше не стоит. Он просто разошлет снимки по редакциям самых «желтых» газет, естественно, не называя своего имени, а потом будет скромно наслаждаться шумихой, раздутой вокруг скандала. Конечно, ему жалко было времени, потраченного на добычу компромата, — все-таки почти месяц адски тяжелой работы с двумя чудесными спасениями от погонь.
«Неужели вторая неудача подряд? — терзался сыщик и сам себя утешал: — Не может этого быть. Два раза мне уже повезло, повезет и на третий…»
Газета с вклеенной фотографией, которая самим фактом своего существования должна была произвести неизгладимое впечатление на строптивого клиента, была отправлена без затей, по почте. Ее сопровождала записка, в ней приводились банковские реквизиты, по которым шантажист требовал перечислить деньги. Ставка в связи с последними событиями возросла и составила уже пятнадцать тысяч долларов. На всякий случай Леня предупредил, что негативы хранятся в надежном месте и в случае, если с ним хоть что-нибудь случится, снимки будут разосланы по редакциям газет. Через несколько дней после перечисления денег на счет будут высланы обещанные документы.
Теперь оставалось лишь терпеливо ждать. Соколовский усилил меры предосторожности — на всякий случай не отвечал на телефонные звонки, не открывал никому дверь, а перед тем как выйти на улицу, долго прислушивался, не стоит ли кто в подъезде.
«Если дело выгорит, куплю себе оружие, — мечтал напуганный шантажист. — Все-таки у меня опасная работа».
Через каждые два дня он справлялся по телефону, не поступили ли деньги на счет, причем звонил только из уличных таксофонов всегда в разных концах города.
Образовался некоторый вакуум в работе, связанный с ожиданием. Редакционные задания не слишком обременяли его. Пока клиент «дозревал», Леня решил навестить раненого Ольшевского, который уже поправлялся от бандитской пули.
Он пришел в больницу в прекрасный мартовский день, когда ярко-рыжее солнце весело катилось по бирюзовому небосклону, задевая верхушки порыжевших от весны тополей. Снег почти стаял, легко дышалось влажным густым воздухом, полным запахов мокрой земли, оттаявшей коры и черной прелой листвы. Число красивых девушек на улицах резко возросло. Леня ощущал внутри смутную тоску, вызванную своим одиночеством, загнанностью и заброшенностью.
— Чем занимаешься? — спросил бледный Георгий, чье осунувшееся лицо утопало даже в плоской больничной подушке.
— Просто живу, — печально ответил Леня.
— Ко мне недавно одна девушка заходила, — многозначительно улыбнулся Ольшевский. — Сказала, что тебя давно не видела…
Сердце у Лени учащенно забилось. Он внимательно рассматривал стоптанные тапочки, валявшиеся у кровати.
— Хочешь, телефон этой девушки дам? — хитро сказал Ольшевский. — Может, позвонишь?
Посетитель тактично перевел разговор на другую тему.