Черный Гиппократ
Шрифт:
В это время у подъезда остановилась, скрипнув тормозами, машина «скорой помощи».
— Плохо кому-то, — подумал вслух Иннокентий.
В такие моменты — когда «скорая» останавливалась у подъезда, в душе у Куртизанова обычно теплилась приятная мыслишка: что, слава Богу, плохо не ему… Соседу плохо? Так ему и надо. Никак своего кота не научит на улицу ходить: не любит кот ходить на улицу — холодно там, сыро, некомфортно. И мочится кот в подъезде, угол один облюбовал. С комфортом.
— А может, бабке какой-нибудь плохо? — это была очень удачная мысль, достойная
В дверь позвонили.
Куртизанов удивился, чисто интуитивно связав видение «скорой помощи» у подъезда и звонок в прихожей. Но эта связь тут же распалась. И удивление ушло. Пришло легкое волнение — потому что возникла новая связь — между внезапным уходом любимой красавицы-жены Фаиночки и теперешним звонком.
— Наверное, одумалась и вернулась!.. Что же тут удивительного! Где она еще такого мужа найдет? Уютного, домашнего, мудрого… — Куртизанов относился к тому типу людей, которые не упускают случая тепло подумать о себе.
Он поспешил в прихожую, на ходу запахивая полы халата.
Щелкнул замком, распахнул дверь. Куртизанов уже сделал возвышенное влюбленное лицо и, чуть не встав на цыпочки, весь устремился вперед, навстречу долгожданной Фаиночке… Но замер в этом порыве.
Ибо никакой Фаиночки на пороге не было. А стояли два незнакомых парня в белых халатах.
Лицо Куртизанова несколько прокисло.
Парни в белых халатах молча смотрели на него и улыбались. Но улыбки у них были отчего-то виноватые. Не просто — вежливые улыбки. За виноватыми улыбками всегда что-то кроется. Может, даже плохая весть.
Куртизанов отогнал эту мысль:
— Я, ребята, не вызывал «скорую»…
— Мы знаем, — все с той же виноватой улыбкой сказал первый парень — вероятно, врач.
— А что же? — не на шутку встревожился Куртизанов.
— Вы разрешите войти? — парень уже ступил в прихожую, слегка отодвинув при этом хозяина.
У Куртизанова в этот момент мелькнула шальная мысль: уж не из психиатрической ли больницы эта бригада? Выведали каким-то образом про его безыдейную демократическую писанину…
Другой парень тоже вошел и тихо прикрыл за собой дверь.
Первый парень сказал:
— Я — врач Башкиров Виктор Леонтьевич…
Иннокентий растерянно кивнул, тоже представился:
— Иннокентий Куртизанов, член Союза пи…
— Мы знаем, — перебил его доктор. — Видите ли, мы с работы Фаины Сергеевны, супруги вашей…
— Да… — насторожился Иннокентий; жену он свою любил, хотя и клял ее часто в душе и именовал мысленно не иначе как стервой (но что поделаешь! Хочешь спокойной жизни — не женись на красавице, а то и вообще не женись).
Как видно, тяжелую обязанность возложили на врача; он мялся. Топтался, делал удрученное лицо:
— Видите ли. Мы присланы за вами…
Другой парень в халате решил ему помочь:
— Фаина Сергеевна шла по лестнице, торопилась…
У Куртизанова все похолодело внутри:
— Что произошло? Она жива?..
— О, не пугайтесь, — вздохнул как бы облегченно врач. — Ничего страшного с Фаиной Сергеевной не случилось. Разумеется, она жива. Но… сломала ногу. Бедро. В нижней трети. Не самый опасный, конечно, перелом, однако поваляться придется. Неудачно так упала…
— Это я виноват, — побледнел смертельно Куртизанов. — Расстроил ее…
Башкиров кивнул:
— Да, в последнее время она как будто расстроена чем-то…
— Так мы за вами, — напомнил фельдшер.
Куртизанов засуетился:
— Да, да, конечно! Я сию секунду… Переоденусь только.
И он кинулся в спальню. Сбросил замызганный домашний халат, принялся натягивать штаны — да все не попадал в волнении ногой в штанину; потом не мог застегнуть рубашку на нужные пуговицы…
Башкиров, стоя в прихожей, видел отражение переполошенного Куртизанова в зеркалах трюмо, стоявшего в спальне. Иронически ухмыляясь, Башкиров давал информацию:
— Лежит сейчас на костном вытяжении. Сами понимаете, спица в ноге. Ни туда, ни сюда!.. Зато как сотрудник — в отдельной палате. И уход будет лучший… Это мы гарантируем. Со всяким ведь может случиться…
— Бедная Фаиночка!.. — отозвался из спальни Иннокентий.
— Да — чуть не забыл! — повысил голос Башкиров. — Фаина Сергеевна просила вас захватить долларов двести.
Башкиров тут пошел внаглую. Ни о чем подобном Фаина Сергеевна не просила. Мысль погреть на Фаинином «несчастье» руки пришла к Башкирову внезапно. Как озарение!.. А что!.. Если этот Куртизанов такой лопух и бестолочь, а не мужик настолько, что родная жена его продает с потрохами, почему бы не поживиться слегка? Ведь Куртизанов этот, который «член Союза пи…» (хоть в чем-то член!), можно считать, уже мертвец! И даже удивительно, почему он до сих пор ходит, дышит, что-то говорит, штаны, вон, натягивает, прыгает на одной ноге… Жмурик уже! Никому не скажет… А им, Башкирову и Пустовиту, лишние двести баксов никак не помешают в стриптиз-клубе на Мойке.
— Деньги? — удивился Иннокентий. — А чего она не позвонила?.. Ах, да!.. — схватился он за голову. — Но зачем ей деньги в таком положении?
— Понятия не имею, — признался Башкиров. — Какие-нибудь женские дела.
Башкиров проследил за Куртизановым, который прошлепал в тапочках на босу ногу в зал, открыл сервант и достал из супницы две купюры.
Пустовит со значением глянул на Башкирова. Но тот сказал тихо:
— Хватит нам и двухсот. Своя ведь баба! Зачем наказывать?..
— Что вы говорите? — спросил из зала Куртизанов; он, сидя в кресле, натягивал носки.
— Говорю: поспешили бы, уважаемый, — вежливо поторопил Башкиров. — У нас еще работы — непочатый край.
— Да, да… — Куртизанов уже был рядом с ними в прихожей, снимал с вешалки плащ. — Может, Фаиночка просила какие-нибудь вещи?
— Нет, ничего… Она только хотела видеть вас. Наверное, очень любит…
С этим «очень любит» Башкиров явно переиграл. Это даже Пустовит заметил и скривился. Но Куртизанов не заметил: или он был слишком взволнован, или, действительно, полагал, что у Фаиночки еще остались какие-то чувства к нему.