Черный лебедь

Тур Злата

Антонио, или Тоник, как называла его Анна, вспыхнул до корней волос.

– Глеб Платоныч! Зря вы так саркастически изволили выразиться. Я, между прочим, служу в полиции. И в охране не нуждаюсь.

– Замечательно, тогда подскажите, что вы намерены делать дальше?

– Антон должен меня сопровождать. Он специально отпуск взял, – Анна не удержалась от возмущенной реплики.

Глеб метнул на нее гневный взгляд, сосчитал до пяти, больше не хватило выдержки, и язвительно произнес:

– Кто-то, как мне помнится, не возражал против обета молчания!

– Как

вам будет угодно, – ответила девушка и демонстративно отвернулась.

– Я думал, моя помощь вам пригодится, – молодой человек был явно растерян. – Я же должен Анну обратно сопроводить, когда можно будет вернуться…

– Знаете ли, любезный, Анна Викторовна своими тайнами меня уже порядком раздосадовала. А вы, по странному стечению обстоятельств, будучи полицейским, ее причудам потворствуете. Тогда и я, руководствуясь исключительно соображениями конфиденциальности, довожу до вашего сведения, что о нашем местонахождении, будут знать только трое. Вы, господин интерполовец, в их число не включены. Вам есть, где остановиться в Москве?

– Да, у меня здесь бабушка.

– Так вот и отправляйтесь к …бабушке. А когда заказчик с нами свяжется, тогда я с превеликим удовольствием передам вам Анну Викторовну с рук на руки. Контакты оставьте, пожалуйста,– с этими словами Глеб передал блокнот с ручкой спутнику Анны, давая понять, что больше не видит причин поддерживать диалог.

Затем, притормозив у остановки, выразительно посмотрел на лишнего, по его выражению пассажира.

Бравый «интерполовец», откликавшийся, как оказалось, на имя Антон, озадаченно посмотрел вслед удалявшейся машине. С одной стороны, он был чрезвычайно оскорблен язвительным тоном Штольцева, но с другой, он понимал, что, тот прав. Пара – мужчина и девушка привлекают меньше внимания, чем несвятая троица. Да и Анна, конечно, разозлила Глеба Платоныча. Он же наверняка привык распоряжаться, а тут столько лишнего текста прозвучало. Как бы то ни было, ему пришлось смириться со скамейкой запасных.

А Штольцев со своей пассажиркой – подопечной отправились дальше.

Ездить в тишине Глеб любил. За рулем он словно перезагружался. Весь мир сжимался до размеров уютного салона, защищающего от информации, ненужного общения и прочих благ общества. Он даже редко включал музыку, предпочитая давать простор мыслям.

Однако сейчас тишина была, что называется гнетущей. Не естественной, так трепетно ценимой, а именно напряженной. Глеб затылком чувствовал сверлящий взгляд пассажирки. Может, он где и перегнул с язвительностью, но он в такой ситуации оказался впервые. Да, определенно день не задался.

И сколько их еще предстоит пережить?! Чтобы как-то отвлечься, он включил музыку. И великая сила искусства, хоть и загнанного в тесные рамки коробочки на приборной панели и растерявшего от этого значимую долю чистоты, помогла вернуть нормальное расположение духа.

Проехав примерно около трех часов по довольно пустынному шоссе, он притормозил на обочине. Нужно было размяться и передохнуть. Убедившись, что их остановка никого не заинтересовала, он скомандовал, вынимая ключ зажигания:

– Выходите. Техническая

остановка. Девочки направо, мальчики налево. У вас три минуты.

Глеб перешел дорогу, на ходу вытаскивая сигарету из пачки. Надо же! С таким трудом завоеванное достижение коту под хвост!

Вернувшись к машине, он посмотрел на часы. Отпущенные три минуты уже утекли, прихватив за собой еще две. Штольцев обеспокоенно шагнул в сторону лесополосы. Сердце тревожно забилось. Засада в лице мафии здесь не могла присутствовать по определению. Машин, стоявших у обочины, не было, между ближайшими населенными пунктами семьдесят километров. Так что даже для маньяков это расстояние великовато. В посадке явно не водятся дикие звери. Не мог же он пойти вместе с ней!

Вглядываясь между деревьями, он уже вынашивал планы жестоких репрессивных мероприятий.

– Анна Викторовна! Анна!

Ответом была леденящая душу тишина…

– Анна Викторовна! – уже не сдерживаясь, ринулся он на поиски.

Едва не теряя голову от беспокойства, он метался между деревьями и кустами. Затем подумал, что может зря он углубился и вернулся к началу посадки. Отойдя чуть в сторону, он выдохнул: пропажа сидела под деревом, поджав одну ногу под себя, а другую вытянув.

– Анна Викторовна! Вы вообще в своем уме? Вы чего тут расселись? Хотите, чтоб я из вас потом муравейник вытряхивал?

Девушка повернула к нему голову. Правый уголок нижней губы был закушен до побеления, в глазах застыли боль и отчаяние. Однако в целом выражение лица не потеряло упрямства.

Непроизвольно она спрятала руку за спину.

– Вы что там, поганку прячете, надеетесь незаметно мне в суп подложить? Не выйдет! Вставайте немедленно!

Он уже собрался рывком поднять ее за руки, как понял, что она от него по-детски пыталась скрыть: предплечье разодрано было в кровь.

– Вставайте, в машине я обработаю вашу рану, – произнес Глеб намеренно сурово, без излишних сантиментов. Он повернулся и шагнул по направлению к дороге. Хотя в душе колыхнулось сочувствие. Ну, глупенькая! Поранилась и наверняка думала, он будет орать и, как ребенок, спряталась от наказания.

Шагнуть – то шагнул, однако краем глаза все-таки посмотрел, как выполняется его команда.

Анна неловко, с выражением страдания на лице, встала. Но былая грация и легкость куда-то исчезли. Она практически ковыляла, едва ступая на правую ногу.

Резко обернувшись, Штольцев еще успел поймать на лице девушки гримасу боли, которая тут же исчезла, сменившись бесстрастным выражением.

– Что у вас с ногой? – он подозрительно уставился на Анну, которая не торопилась с ответом. – Вы что, глухая? А, черт, как я сразу не понял? Вы из психушки сбежали, куда вас по решению суда поместили!

Слезы злости и боли уже готовы были пролиться из глаз девушки, но, судя по всему, она была крепким орешком.

– Я не психичка! Просто вы ясно дали понять, что слышать меня не желаете. И я обещала, что буду выполнять ваши требования, – ноздри ее раздувались, частое дыхание и слегка покрасневшая кожа без слов говорили о крайней степени ее волнения.