Черный огонь
Шрифт:
Но Чичиков?
– Я могу и "не убить" и "не украсть". Но вот чего я совершенно не могу: не обмануть.
– Для того рожден.
– Этим существую.
– Если мне "не обмануть", то мне нельзя вообще "быть". А Русь без Чичикова и не Русь. Вот он, сказал Гоголь: а он начертал вечные типы Руси, вечные стихии Руси, вечные схемы Руси. Как же вы республику-то завели? Ведь она чистота. Это сказал тоже другой зародитель... чего-то иного на Руси.
*
* *
Поразительно, что мы в самом так сказать зачатии республики не забыли обмана, лукавства. А он пришел. От него республика и болит. Теперь она вся больна... И выздоровеет ли? Теперь все в отчаянии кричат, что не выздоровеет. Криками, воплями полна литература, полна вся печать, журналы, газеты. И все ищут ошибок в ошибках политики, в неправильностях тактики. Когда мой
"Ошибайся, молодость, сколько угодно: только не лги."
"Разве ты не ошиблась в шлиссельбуржцах: да это все - юность и сплошные ошибки. И - была здоровехонька, росла неудержимо. Росла не по дням, а по часам. И все проломила, все одолела. А теперь?..."
Дело в том, что юности (и след. республике) все прощается, кроме старости, как и ее [...], монархии тоже все простится, кроме неопытности. "Порок нашей юной республики" заключался именно в том, что сразу же она попала не в руки почти аполитичных, по неопытности государственной, шлиссельбуржцов Дейча, Фигнер, Морозова, Засулич, Плеханова, а в руки "весьма опытных" кадетов, и вообще - "думцев"... "блока", с "седым опытом" размежевания и конкуренции партий, "там уступочка" и здесь "маленькая прибыль", вообще - Павел Иванович, и "Ведьма", и "старость".
– А старость республике запрещена. Собственно, странно и таинственно, что республику погубили кадеты. Но это действительно так. Только они сами не знают, чем они погубили. "Бывает и на старуху проруха". На первом же кадетском ("всекадетском") съезде они чудным и дивным образом, "как присуще рациональному Чичикову", сказали, формулировали и согласились все, что они все время существования своей партии обманывали всю Россию. Это по чести не было [...]. Именно, они сказали, что заявляли себя перед Россией (и следов, перед избирателями своими) "конституционными демократами, но когда теперь у нас республика, то можно и открыто сказать, что никакой конституционной монархии как идеала у них в душе не стояло, а они говорили или тараторили о конституционной монархии, потому что не перед русаками говорить было о республике". "А когда теперь республика, то они конечно - за республику". Это сознание во лжи целой и огромной партии, главенствовавшей все время в России партии, - такое открытое, такое наивное ("на старуху проруха"), наконец в партии, из которой собственно рождается сейчас республика... Неужели это не "гнилое рождение", не "окаянное рождение", не такое, о котором только и сказать - "ах, чорт тебя дери! Зачем ты рождаешься?"
И всем, всем, всем, - до единого всем кадетам даже в голову не пришло, что нельзя произносить такого окаянного слова, такого в своем роде "лже-Димитрия", при рождении нового строя, "когда солнце всходит"? Но как же они сказали? Как же они так ошиблись? Ошиблись - первые мудрецы, "старцы" (Милюков, Винавер, Родичев).
– Ах, старость, старость... Моя окаянная старость, когда "я ничего не могу".
Господи: да как же они сказали бы другое, когда им даже неведомо, что есть и "другое". Когда им совершенно неведомо, что есть какое-нибудь "государство", "политика", "партии", "уступочки" и "выгодны" без "Соединенных Штатов" и "буржуазной Франции", обобщенно - без "мертвых душ" и хохота Дьявола Гоголя, с его:
– Не обманешь - не продашь.
– Это русский человек так говорит. И врет на базаре, в гостиных, в газетах и клубах.
Господи, какое окаянство! Первый день, первый день! Из него родилось. Вы помните безумно-прелестную песенку Офелии:
Занялась уже денница,
Валентинов день настал,
Под окном стоит девица
"Спишь ли милый или встал?"
Он услышал, встрепенулся...
Быстро двери отворил,
С нею в комнату вернулся,
Но не деву отпустил...
Пресвятая! как безбожно
Клятву верности забыть...
Ах, мужчине только можно
Полюбить и разлюбить!
"Ты хотел на мне жениться",
Говорит ему она.
"Позабыл, хоть побожиться,
В этом не моя вина".
Нет. Конечно я не сужу. "Были обстоятельства". "Была необходимость". Но позвольте, разве Чичиков обманывал бы, если бы не "обстоятельства". Был "беден" - и заторговал "мертвыми душами". Я думаю, даже Николай II вел себя неправдиво и кое-как не "без обстоятельств". Позвольте, где же нет "обстоятельств"? Мир вообще не без "обстоятельств". Но есть "обстоятельства" и
Наш характер. Душа. И вот отрочество - просто не в состоянии обмануть.
Я не обманываю
"И все ли поверили!" - Да? Ведь да?
Мы же в обман "Валентинова дня" просто никому и ничему не верим "в своей Республике".
– Позвольте, какая же это республика, когда никто никому не верит. Это "мертвые души" Гоголя.
Ведьма поймала Хому Брута. "Не клянись, мошенник. Вижу, вижу, что ты плут... И... главное... ха... ха... ха... сам о себе сказал, что подлый лгунишка, который на выборах и вечах, в клубе и везде, в газетах и везде обманывал публику... Уж я не знаю, "сберегая честь" или "для пользы отечества", а я думаю просто... ха... ха... ха... по своей "плутовской натуре..."
Офелии было с чего с ума сойти.
Главное - Валентинов день!
"Посмотри, как солнце встало..."
Ну, врешь понедельник, ну - врешь среду. Четверг - и в него врешь. Но не в субботу же, в Святую Субботу.
Поразительно, что из евреев, которых так много в кадетской партии, никто не напомнил, что "в субботу нельзя лгать". А из христиан никто не вспомнил о воскресеньи. Ну, это шутки. А вообще-то и все дело, что республика вообще родилась из какого-то обмана ли, лукавства ли, из какой-то мути - трудно разобрать. Но ее рождение не было чисто и невинно. И в этом, - единственно в этом, заключается вся болезнь. Гнилое зачатие. Больной зародыш.
ПРИМИТИВНЫЕ...
– Ты всегда удивительно как глупо попадался; но зато очень умно убегал. Так старый ветеран революции, Вера Засулич, полу-порицала, полу-хвалила г-на Дейча, рассказавшего в одном из "освободительных" изданий о своих четырех побегах. Там же приведены и эти слова ее.
В рассказе о четырех побегах много свежего. Тюрьмы, леса, арестанты-товарищи - все картинно; и пестрый узор перемен природы и обстановки привлекает читателя. Еще более нравится тон рассказа: четыре ссылки и четыре побега не утомили его, не истощили его, не посеяли в нем никакой меланхолии. Ни малейшей... И, можно быть уверенным, сколько бы его ни ссылали еще, он так же убегал бы, ведомый счастливой звездой своей; а если бы и не убежал... все же нельзя представить его грустящим, убитым, приведенным в отчаяние. Это отсутствие грусти и меланхолии в эпоху и среди людей, довольно меланхолически настроенных, более всего удивляет в г. Дейче. Бодрость необходима для всякого дела, положительного и отрицательного; и как бы мы ни смотрели на "дело революции", несомненно в энергии ее сыграла первенствующую роль эта бодрость. Если бы ее побольше было в других сферах жизни, в других группах общества, тон жизни, пульс жизни несомненно поднялся бы.
Но мы все грустим, размышляем, колеблемся: и дело не спорится у таких Гамлетов, или, скорее, у русских Обломовых-Гамлетов. В самом деле, в огромной толпе революционеров, как в особенности они показаны в документальной истории их, опубликованной в "Былом", нельзя указать ни на одну фигуру Обломова, ни на одного Гамлета с его "быть или не быть"... У революционеров - никаких "или"... у них только "быть"... это огромный плюс в революции, и даже может быть главный. Кстати, о "Былом"... Это прекрасное издание, ценность которого никогда не утратится в истории нашей литературы, получило свое имя, конечно, в подражание названию одного из изящнейших отделов сочинений Герцена. Но у Герцена этот отдел назван: "Былое и Думы". Г-н Богучарский, главный редактор издания, по какому-то инстинкту выпустил второе издание, вместо того, чтобы дать серию книг под заглавием "Былое и Думы революции", назвал их только "Былым", но не "Думами". Действительно, в огромной массе опубликованных там рассказов, документов, автобиографий и автопортретов, в сущности повторяется почти всегда тон "четырех побегов" г-на Дейча: т. е. очень много действия, опасных и мучительных приключений, но в противоположность Герцену почти нет "Дум"... В лучшей, как мне кажется, книге по этому предмету, "Воспоминаниях" эмигранта Дебогория-Мокриевича, также поражаешься тем, что она вся зарисована событиями, приключениями, движением: но собственно теория до такой степени отсутствует в ней, что, кончив эту книгу, одну из любопытнейших для наблюдения человеческих характеров и вообще человеческой природы, сперва восхищаешься: "великолепно! занимательно! какие ноги, какие руки. Какой бег, увертливость", но потом, успокоившись, спрашиваешь: "из-за чего же, однако, все они так быстро бегали и находились в таком неугомонном движении; и по крайней мере в самой книге ответа на это не находишь.