Черный пес Элчестера
Шрифт:
Теплая от солнца скамья в телеге для приговоренных, корявая и ссохшаяся, приятно согревала истерзанное пытками тело; солома, набросанная на пол скрипучей повозки, покалывала ступни... Жесткие, гладкие хлебные стебли.
Это была жизнь, сама жизнь во всем ее великолепии: касания ветра сквозь прорехи изодранного платья, щебет птиц, солнечные лучи... Бьянка была благодарна судьбе за эту возможность - в последний раз прикоснуться к чуду дня и вольного воздуха, благодарна за один лишь выход из душного каземата...
А в ее руке,
Флакон хрустальными гранями врезался в ладонь, и девушка знала, что, когда придет время, она опустошит его...
Но у нее еще есть несколько минут, несколько упоительных, роскошных минут, почти целая вечность...
Повозка дернулась и остановилась. Бьянка изумленно подняла голову. Ее оглушил гвалт толпы, гиканье и улюлюканье.
Перед ней, окруженный вязанками хвороста, возвышался помост. Как черный обвиняющий палец, воздетый к небу, в его центре темнел облитый смолой столб.
– Слезай!
– ее грубо дернули волосатые руки стражника, девушка коротко охнула.
– Все? Уже все?
– беспомощно спросила она.
– Ведьма!
– выли в толпе. В щеку врезался огрызок яблока. Вздрогнув, Бьянка вскинула взгляд: ей показалось, она узнала мальчишку, которого сама около месяца назад выходила, вылечив от жестокой лихорадки.
Она закрыла лицо руками, спутанные грязные волосы свесились с двух сторон, спрятав от нее весь мир. Нет...
– За гнусные преступления... против Бога и людей, против священных установлений нашей святой Церкви...Бьянка Тосканская приговаривается... через сожжение на быстром огне!
– Ведьма! Ведьма!
– Приспешница дьявола!
– неслось со всех сторон.
– Кровопийца!
– Колдунья! Мерзкая тварь!
– Это неправда... Неправда...
– всхлипывала Бьянка, совершенно забыв и о флаконе, и о костре. Лишь бы спрятаться от этих негодующих, обвиняющих, глумливых взглядов.
– Я же лечила... Я только лечила...
– шептала бедняжка. И вдруг выкрикнула: - Я же лечила ваших детей, скоты! Где же ваша благодарность?!
Ее грубо толкнули к лестнице, ведущей на помост.
– Ведьма!
– возмущенно вздохнула толпа.
– Пусть покажет свою силу! Не можешь, дьяволица?
– Прямая дорожка на костер!
– Еще неизвестно, чем она лечила наших малюток!
– Разорвать ее!
– Гадина!
– Тварь!
Стража и палач совместными усилиями тащили приговоренную. Девушка упиралась и голосила:
– Я не ведьма! Не ведьма!.. Если бы я была ведьмой, я не могла бы лечить! Я не потерпела бы такого обращения!..
Тухлое яйцо, метившее в голову осужденной, угодило в панцирь стражника, и по металлу растеклась желтая вонючая жидкость. С громкой руганью солдат дал "ведьме" пощечину. Бьянка упала на колени, и флакон, который она держала в руке, выпал и разбился.
Толпа ахнула.
Бьянка зажмурилась, такая яркая вспышка ударила по глазам.
А когда она их открыла, было темно.
Огромная, чудовищная туча съедала небо, и в ее серо-черных недрах трепетали белесые вспышки молний, и этот поистине адский котел клокотал, свиваясь в чудовищную воронку.
Вихрь упал на замершую площадь, ударом грома сбил с ног стражу, сорвал крыши с домов, унес в черную хмарь разноцветные флаги... И тогда над городом прокатился вопль.
Люди, толкаясь и опрокидывая друг друга, кинулись врассыпную, прочь от накрывшего площадь кошмара, но вихрь, хоботом смерча упав на землю, воющими стенами отгородил их от прочего мира...
И в этом вое слышался смех.
По епископскому балкону струились мертвенно-голубые сполохи, плетя ветвистую сеть. В их тусклом свете было заметно, что епископ сидит в своем кресле с перекошенным лицом, и по подбородку его неопрятно стекает струйка слюны. Похоже, Его Преосвященство лишился сознания.
И какой-то священник, размахивая широкими рукавами рясы, что-то кричит стражникам, указывая на одного из знатных дворян...
Шар бело-голубого огня с треском обрушился на трибуны, взорвавшись прямо под носом у священника...
Бьянке показалось, что она ослепла и оглохла.
Она прижалась к столбу, уткнувшись лицом в колени, и мелко дрожала, не осмеливаясь открыть глаза, когда к ней осторожно прикоснулась чья-то рука.
– Бьянка...
– раздался тихий голос.
Девушка отважилась посмотреть, и с удивлением увидела подле себя мэтра Джеронимо.
– Идем, Бьянка, идем...
– Я боюсь...
– прошептала она, в этот момент похожая на маленькую испуганную девочку.
– Скорее, Бьянка, скорее!
Мужчина почти силой стащил обессиленную травницу с помоста, и в это мгновение в черный столб ударила молния.
Он вспыхнул, но пламя, струившееся по нему, было бледно-голубым, призрачным, и девушка вконец ослабела от ужаса. Колени ее подкосились, и она всем телом повисла на плече медика. Тосканец волок ее куда-то...
Пламя мерцало, единственное нарушая кромешный мрак, накрывший площадь, но его холодные языки не трогали хвороста. И тогда, на этом возвышении, Бьянка увидела женщину.
Ее лицо светилось во мраке, и было обращено к трибунам.
Там, как показалось знахарке, шла потасовка. А потом какой-то человек в черном блио прыгнул вниз, прямо через перила, в возникший водоворот голубых искр, плавно опустивших смельчака на землю - и помчался через площадь, к женщине на помосте, а вслед ему кто-то что-то кричал, но девушка не могла расслышать слов за воем бури.
Женщина на помосте расхохоталась.
– Во имя Свет Несущего!
– вымолвила она, и ее голос звонкой холодной волной окатил всю площадь - да это он и звучал в вое ветра, в потрескивании пламени...
– Чтобы вы, брат Климент, впредь не осмеливались трогать ведьм!