Черный список деда Мазая
Шрифт:
– Наивный ты мой, – засмеялся Егоров. – Девкам солгать как чихнуть, у них в голове с пяти лет одна мысль: найти мужа, сесть ему на шею и потом всю оставшуюся жизнь его пинать. В следующий раз будь умнее.
Через год после происшествия Никита шел по парку неподалеку от станции метро «Новые Черемушки». Его в тот район занесло случайно. Стояла теплая солнечная погода, и Никита решил немного прогуляться.
Он прошелся по аллеям и ненароком забрел в лесную зону. Никаких указателей там не было, людей тоже. Парень сообразил, что заблудился. По счастью, минут через десять он вышел на опушку, увидел скамейку, на ней девушку в широкой соломенной шляпе с книгой в руке. Рядом стояла коляска.
Скрипач подошел к незнакомке, но та была настолько увлечена сюжетом, что не оторвала взора от страницы. Он спросил:
– Подскажите, как пройти к метро?
Молодая мать подняла голову, Никита ойкнул: перед ним сидела Женя.
– К станции? – спокойно поинтересовалась она. – Налево и далее прямо.
– Это кто? – дрожащим голосом задал вопрос Никита, указывая на коляску, из которой неожиданно донесся сердитый крик. Женя встала, вынула круглощекого бутуза и поцеловала его.
– Мальчик.
Никита замер. На него смотрели те же глаза, что каждый день он видел в своем зеркале.
– Ты не сделала аборт, – пробормотал музыкант.
Женя прижала малыша к груди.
– Молодой человек, отстаньте, мы с вами незнакомы.
– Неужели ты меня не узнала? Я Никита, – растерялся парень.
– Впервые вас вижу, – совершенно искренне произнесла Ковалева.
– Я Никита, – в полнейшей растерянности повторил Нелидов, – отец мальчика.
Женя положила сына в коляску и начала ее трясти.
– У Севы нет папы, я его у подъезда в кустах нашла!
– Не ври! – разозлился Нелидов. – Ты обещала сделать аборт! Почему обманула? Надеешься, что я стану алименты платить?
Женя сдвинула брови, сжала кулаки и, наклонив голову, двинулась на юношу.
– Ах вот что тебя волнует! А я уж думала, что посмотрел на малыша и сразу полюбил его! Иди вон! Не бойся, твои деньги мне не понадобятся! Катись прочь! Страдивари недоделанный! Считаешь себя гением? Да ты пиликалка, и только.
Последние слова здорово задели Никиту, и он заорал:
– Ты мне не нужна, а ребенок неизвестно чей! В следующий раз, когда захочешь еще кого-нибудь обмануть, потрахайся с ним хотя бы недельку!
Женя схватила с земли камень и швырнула в Нелидова, Никита ловко увернулся и ушел.
Он постарался поскорее забыть неприятную встречу, запретил себе думать о Ковалевой, но, как назло, всякий раз, укладываясь спать, Никита начинал вертеться под одеялом. Он очень боялся, что Женя возникнет на пороге их квартиры и расскажет его родителям, что они стали бабушкой и дедушкой. Никита отлично знал: отец и мать не потребуют от нее никаких справок, они поверят ей и заставят сына жениться. Никита стал нервным, вздрагивал от любого телефонного звонка, первым бросался открывать дверь и обзавелся привычкой постоянно оглядываться, идя по улице. Нелидову чудилось, что Евгения вот-вот вынырнет из-за его спины и сунет ему в руки сына.
Не зря говорят, если чего-то очень опасаешься, это с тобой непременно произойдет. Двадцать девятого ноября, эту дату Никита запомнил навсегда, к нему во дворе дома подошла незнакомая хорошо одетая дама и спросила:
– Вы Нелидов?
– Да, – ответил Никита.
– А я Таисия Ивановна, – представилась женщина, – мать Жени Ковалевой.
Скрипач врос ногами в землю, а тетка спокойно продолжила:
– Хочу вас предупредить: ни Женя, ни я, ни Севочка ничего от вас не хотим. Нам не нужны ваши деньги и связи, мы вполне способны самостоятельно поднять малыша. Единственная просьба к вам, держитесь подальше от моей дочери и никогда не приближайтесь к ребенку. Всеволод никогда не услышит вашего имени, если вы сами к нам не пристанете. Договорились?
Студент кивнул, он на время потерял дар речи. Таисия Ивановна повернулась, сделала несколько шагов, затем остановилась.
– Нелидов! Я не стану вам говорить, сколько горя вы причинили моей дочери. Она вас любила искренне, горячо, а вы наплевали ей в душу, фактически представили девочку проституткой. Вы отняли у моей дочери детство и беззаботную юность, а я в ответ тоже заберу у вас кое-что.
– Пожалуйста, не говорите маме, – очнулся Никита, – у нас нет денег, папа педагог, мать тоже, я пока много не зарабатываю.
– Деньги! – презрительно произнесла Таисия Ивановна. – Да ты, мальчик, червяк! И такому подлому человечишке, который думает только о наживе, свыше дан уникальный дар? Это несправедливо, ты не достоин стать великим музыкантом, у тебя душа слизня.
Ковалева подняла вверх руку и торжественно сказала:
– За горе, доставленное Женечке, за ее слезы и испорченное здоровье проклинаю тебя. Пусть Бог отвернется от тебя, пусть твои пальцы сводит судорога всякий раз, когда они будут брать смычок, пусть твой дар уйдет в песок, сдохнуть тебе в каменном подвале без окон. Аминь!
Как подавляющее большинство детей, рожденных и воспитанных при советской власти, Никита никогда не посещал церковь и не верил в Бога. Атеизм его проистекал от полнейшей религиозной безграмотности. Нелидов не читал Библии, а иконы видел лишь в музеях. В то, что один человек может проклясть другого и у того начнутся беды, парень не верил. Но в тоне Таисии Ивановны было нечто зловещее. На улице стемнело, во дворе – ни души, и юноша струхнул. Ему стало совсем плохо. В ту секунду, когда мать Ковалевой замолчала, раздался сильный треск, на секунду вспыхнул яркий свет. Гроза в конце ноября – редкое явление, и надо же было ей приключиться именно в тот вечер. Потом газеты писали о климатическом казусе, сообщали, что молнии в конце осени – уникальное событие, сетовали на изменение климата, но факт остается фактом. Не успела Таисия Ивановна торжественно провозгласить «Аминь», как молния угодила в высокий дуб, росший во дворе. Дерево загорелось, Никита онемел, а мать Жени задрала голову, крикнула:
– Спасибо, Господи, услышал меня, – и убежала.
Нелидов, обмирая от ужаса, бросился в подъезд.
С того вечера он стал хуже играть. Руки ему не повиновались, их словно стягивали веревкой, едва Никита смотрел на скрипку. Вдобавок он стал хуже слышать, уши закладывало, перед началом концерта у Нелидова начинало чесаться тело, гореть лицо, он никак не мог сосредоточиться, его покинуло чувство восторга, упоения. Парень честно пытался извлечь из инструмента звуки, но он более не был частью симфонии, ее душой, нервом, Никита стал просто человеком со смычком в руках, обычным музыкантом, который научился играть на скрипке. С ним произошло самое ужасное, что может случиться с исполнителем: он потерял музыку.