Черный свет
Шрифт:
– А что в машине-то было? Ну, накатила страсть, целовались, да. А что еще? Ты предложение мне сделал о серьезных отношениях, дочь мою, хоть одну, захотел приютить? – наклонившись, она прищурила уже немного пьяные глаза, и процедила чуть не по слогам:– Для меня главное – семья, девочки, я их родила и я несу за них ответственность. И сделаю все, чтобы обеспечить им хорошую жизнь.
– Мы ходим по кругу,– он сморщился, отдернув руку. – Скажи мне, а правда, что они от разных отцов?
– Донесли уже? – откинувшись на стену, спросила Ольга. – Да. А что? Это преступление? Или это тоже влияет на твое обо мне мнение?
– Влияет, конечно,– серьезно кивнул
– И как же? Относишься ко мне, как к…
– Как к Ольге,– он перебил ее. – По-моему, ты уже пьяна. Да, как-то совсем не так я себе это все представлял…
– А как? Твои ожидания не сошлись с реальностью, что же, печально. Но мне на это абсолютно плевать.
– Понятно,– он поднялся, похлопывая себя по карманам, проверяя ключи и телефон. – Я пойду, пожалуй. Нет настроения общаться.
– Катись,– позволила Ольга, махнув рукой, чувствуя, как повело в сторону, но резко выпрямилась. – Топай, если твоя хрупкая душа не может пережить такой жизни. Я думала, ты мужик уже, а ты ребенок.
Он открыл, было, рот, чтобы что-то сказать ей в ответ, но обреченно глянул напоследок и вышел, подхватив с вешалки куртку. Хлопнула дверь.
Ольга налила в бокал еще вина и отпила его, отчаянно начавшего горчить и остро пахнуть спиртом. Настроение кануло в лету, ей хотелось веселья и любви, но Глеб оказался слишком правильным, чтобы быть рядом. Да и черт с ним.
Подхватив с тумбочки сигареты, она прошла на балкон, прямо в кофте, не одеваясь, и с наслаждением закурила, не таясь, прищуренным плывущим взглядом всматриваясь куда-то в звездное небо. Ей захотелось поехать к маме, к дочерям, но вид пропахшей никотином и вином девушки вряд ли понравился бы кому-то из них, поэтому эту ночь по собственной дурости ей предстояло провести в одиночестве.
Приоткрывшееся, чуть припудренное ночью небо выглядело очень морозно и ясно, словно было выведено умелой рукой на чуть пожелтевшем от старости холсте. Колкие, ледяные всполохи крошечных звезд где-то высоко-высоко над девушкой бесстрастно и безразлично светили, не даря никакого тепла и никакого покоя. Они будто пытались согреть, но вместо этого пропитывали сквозь глаза Ольгину душу запредельным, иррациональным холодом.
Она стояла, привалившись плечом к продирающему холодом косяку, даже сквозь крупную вязь теплой кофты ощущая, как клеймом на ее коже застывает иней, и никак не могла оторвать взгляда от далекого молчаливого неба. Ей никогда не хотелось быть космонавтом, да и мало какая девчонка мечтала о таком, но сейчас, этой стылой, пропитанной одиночеством ночью, ей больше всего на свете захотелось оказаться там, среди звезд, плыть, размахивая руками, отгоняя черные волны от ладоней, заставляя пятнышки далеких светил колыхаться в пространстве, как отблески фонарей на воде. Плыть, размахивая руками, не думая ни о чем, и в груди бы не сверлило подлое, горькое чувство, и не было бы так отчаянно холодно…
И именно сейчас она почувствовала стыд, уколовший куда-то в сердце тонкой иглой, впившийся, вгрызшийся в остатки того, что обычные люди называли совестью. Ольга вспомнила, как забыла собственную дочь на руках у совершенно незнакомой девушки, и чувство горького сожаления отозвалось во рту привкусом желчи.
Она всегда старалась быть идеальной матерью, какой для нее всегда была собственная мама. Девушка помнила, как мама не спала ночами, баюкая ее, с кипящей кровью внутри, ошалевшую от запредельной температуры тела, как мама бегала в поисках красных, глянцевых яблок, потому что Оленька любила именно такие, как садилась на ночь у кровати дочери и слушала ее детские, глупые, но такие искренние россказни… Главное, чего Ольга хотела достичь в жизни – семейного благополучия, встретить хорошего мужчину, завести с ним деток и растить их в любви и согласии.
Но что-то явно пошло не так. У нее на руках – две дочери от разных мужчин, пустая, пропахшая табаком квартира (хоть она и тщательно шифровалась от Алины), старшая дочь, которая смотрит мудрыми и вечно грустными глазами, после школы вечно сидящая до ночи у окна, в ожидании мамы. О младшей и вовсе говорить нечего – помимо сегодняшнего инцидента в садике, дочка все еще казалась ей чем-то вроде особо ценной игрушки, за которой нужен глаз да глаз, но воспринимать ее как цельную личность (как воспринимала Алину) она так и не научилась. Может, это пройдет.
А может быть, и нет…
Ксюша постоянно была у бабули – Ольге нужно на работу и она везет Ксению на другой конец города, Ольге нужно на подработку и ситуация та же, Ольге нужно расслабиться и она снова везет детей к матери… Та молчала, поджимая полные губы, такая же огромная и надежная, терпеливо сносящая все выходки единственного близкого человека, который у нее остался.
Об отце Ольга ничего не знала и знать не хотела, обиженная его пропажей в тот самый день, когда мать приказала ему собирать чемоданы. С возрастом она поняла, что они были слишком разными, а отец поставил собственные принципы впереди их семьи, но то, что он ни разу не попытался связаться с собственной дочерью, ранило ее до глубины души.
Да и черт с ним.
Работа, работа, она всю себя посвятила работе. А для чего? Да, девочки не голодают, они накормлены и одеты, самой Оле очень нравится беготня в бешеном ритме, когда она оказывается вовлечена во все на свете, но дома ее ждет не по годам печальная Алина, а у матери на руках в сотый раз, не дождавшись Ольги, засыпает маленькая Ксюша, которая скоро вообще перестанет узнавать собственную маму…
Телефон где-то далеко на кухне запиликал надрывно, истошно, добавляя порцию раздражения к ее настроению, и Ольга побрела за ним, зажав сигарету в зубах. Неизвестный номер. Подумав, сколько всего интересного о себе сейчас придется услышать, она нажала на кнопку ответа. Лицо ее оставалось окаменевшим, словно маска.
– Слушаю.
– Ольга? Из «Сегодня»?
– Да,– слово прозвучало как выдох, будто она выпустила из легких застоявшийся вместе с дымом воздух, все напряжение сегодняшнего дня. Нахальный, грубоватый и абсолютно точно искаженный чем-то голос не сулил ей ничего приятного в этот вечер.
– Ты что, овца, слишком крутая?
– Да,– брякнула Ольга, выбрасывая почти целый окурок в раковину, прикрывая глаза. Бутылка на столе стояла ей немым укором, прозрачная и абсолютно пустая, в комнате пахло несбывшимися надеждами и пустотой.
– Что да? – опешил голос на том конце трубки, сразу став звонче и живее. Возня, глухой удар, кто-то шипит, и трубка оказывается еще у кого-то в руках.
– Мое имя вы знаете. С кем имею честь разговаривать?
– Смотри, чтобы твою честь не поимели, журналистка. Ты перетаптываешь дорожки явно не там, где должна. Пиши лучше про бабушек и танцульки, усекла?
– А если нет, то что? Дверь мне подожжете? Или проблемы на работе создадите? – Оля вновь подошла к окну и замерла, прикрывшись тюлем, как кружевной фатой, которой у нее никогда не было. «Зато есть две чудесных дочки»,– попыталась она себя утешить, но получилось слабо.