Черный треугольник. Станция назначения - Харьков
Шрифт:
К Е Р Б Е Л Ь. Нет. Но если агенты уголовно-розыскной полиции пожелают, они смогут осмотреть мое собрание стразов. В нем имеются имитации всех наиболее крупных камней, хранившихся в патриаршей ризнице и ризнице Успенского собора.
Записано с моих слов правильно.
Кербель.
Глава вторая
МЫ НЕ РОТШИЛЬДЫ, ЛЕОНИД!
I
Обычно Рычалов выделял для докладов не более пятнадцати
– Патриарх Тихон тебя принял?
– Нет.
– Видимо, они еще не продумали до конца, как лучше использовать против нас ограбление… Надеюсь, обошлось без инцидентов?
– Оружия не применяли.
– И то хорошо, – сказал Рычалов. – А теперь… Кстати, пока я буду читать твою справку и протоколы, ознакомься с этим. Весьма любопытное дополнение к воззванию Поместного собора…
«Дополнение» состояло из опубликованного в «Русских ведомостях» письма Бориса Савинкова из Петрограда и приветствия патриарху Тихону от Совета объединенных дворянских обществ. «Холодные улицы, мерзлый снег… – писал Савинков, – запустение, желтый туман. Красногвардейцы и немецкие офицеры… Немцы уже не военнопленные. Они – «товарищи»… Вчера мы были рабами царя, сегодня мы – рабы Ленина, завтра будем рабами Вильгельма».
Совет дворянских обществ избегал резких формулировок, но тем не менее главная мысль просвечивала через витиеватые строки достаточно ясно. «Русское дворянство, верное заветам предков, вместе со всем народом, трудившимся над созданием великой, единой, святой Руси, не может идти и не пойдет с теми, кто малодушно видит спасение в нашествии врага и его силе, – уверяли Тихона авторы приветствия. – Вместе с вашим святейшеством мы уповаем, что русский народ с Божией помощью по вашему призыву… воспламенившись любовью к гибнущей родине, сам найдет в себе силы для ея возрождения и самобытного устроения под сению церкви Христовой».
В сочетании с воззванием Поместного собора получалась довольно стройная контрреволюционная концепция, в которой каждый последующий пункт вытекал из предыдущего.
Люди, ставшие у власти, утверждала она, топчут православную веру, опоганивают народные святыни. И это вполне закономерно, так как сами они чужды православию. Они агенты германцев, которые уже сейчас чувствуют себя в Петрограде как дома. Для спасения Руси необходимо объединение всего народа под сению церкви. Церковь поведет русский православный народ на борьбу против внешнего врага и большевиков, мечтающих отдать Россию в вечное рабство своим хозяевам немцам. Так и только так можно спасти погибающую родину, свободу и православные святыни.
Церковь – монархисты – эсеры. По отношению к Советской власти все они проявляли трогательное единодушие и готовы были тут же протянуть друг другу руки. В этих условиях ограбление патриаршей ризницы было не только уголовным, но и политическим делом. Да, Рычалов не зря выделил так много времени для нашей беседы: ризница того стоила.
Слушал он меня с напряженным вниманием, иногда делал в своей записной книжке пометки. Когда я закончил, спросил:
– Как ты считаешь, похищенное можно реализовать в России?
– Переплавленное в слитки золото и серебро – наверняка. Мелкие камни – тоже. Что же касается крупных самоцветов… Сомнительно, чтобы кто-либо решился приобрести уникальный красный бриллиант из короны Никона, черные жемчужины-парагоны или, допустим, астерикс с посоха Филарета. Все они слишком хорошо известны. Но поручиться ни за что нельзя. Все зависит от того, в чьих руках оказались сокровища. Во всяком случае, надо будет принять срочные меры, чтобы похищенное не уплыло за границу. Сегодня же я постараюсь поставить в известность о случившемся все губернские розыскные милиции.
– Не постарайся, а сделай, – сказал Рычалов. – Воспользуйся телеграфом. Я договорюсь, чтобы дали вне очереди, правительственным сообщением: информация об ограблении и краткий список похищенного. Что же касается заграницы и помощи в розыске населения, то это мы обсудим завтра на президиуме Совдепа. Проект постановления я уже набросал. «Пункт первый, – прочел он. – Обратиться ко всем гражданам Российской Республики за содействием в розыске и возвращении похищенных сокровищ. Пункт второй. В зависимости от ценности той или иной найденной вещи установить вознаграждение до 500 тысяч рублей…»
Сумма вознаграждения явно не соответствовала ценности похищенного.
– Поставь миллион, – предложил я.
Рычалов поморщился. Он всегда осуждал мотовство и когда в шестнадцатом ведал партийной кассой, то выдавал деньги с таким выражением лица, что многие подпольщики предпочитали добывать средства где угодно и как угодно, но не обращаться к Бухгалтеру.
– Мы не ротшильды, Леонид!
– Знаю.
– И не рябушинские.
– Догадываюсь.
– Кто дал нам с тобой право растрачивать народные деньги? – Он окинул вопросительным взглядом комнату, словно пытаясь обнаружить этого безответственного гражданина, который раздает направо и налево подобные права. – Кто?
– Никто. Но сумма похищенного превышает 30 миллионов золотых рублей.
– Рабочий все равно откажется от вознаграждения.
– А не рабочий?
– Шестьсот тысяч, – вытолкнул из себя Рычалов.
– Деньги падают в цене с каждым днем.
– Ладно, восемьсот. Восемьсот – и ни копейки больше.
Но на этот раз мне удалось настоять на своем.
– Только учти, – сказал Рычалов, – что на президиуме Совдепа я эту дикую сумму отстаивать не буду. А теперь третий и последний пункт проекта: «Обратиться через комиссара иностранных дел ко всем странам с предупреждением о совершенном хищении национальных сокровищ и просьбой оказать содействие задержанием их в пограничных районах».
Третий пункт был составлен, разумеется, только для очистки совести: если ценности попадут за кордон, они навеки будут потеряны для России. И, словно прочитав мои мысли, Рычалов сказал:
– На капиталистов рассчитывать не приходится. Какая к черту помощь, когда они только и мечтают, как бы разделаться с нами. Ждут не дождутся немецкого наступления…
– Думаешь, немцы решатся?
– Скорей всего да. Армия нужна, Леонид, армия!
– Демобилизацию приостановить уже нельзя.