Чертов Лоб
Шрифт:
Углубившись в серьезный лес, Игорек неуверенно постоял, определяясь с направлением. Затем селянин твердым шагом двинулся в узкую лощину, постепенно спускающуюся все ниже к поблескивающему далеко впереди зеркалу крошечного озерца. Путь, так или иначе, пошел вверх. Уже больше часа нам не попадались ни просеки, ни дома, ни ограды, ни сколько-нибудь нормальные дороги. Вокруг стоял только лес, неторопливо готовящийся залечь в зимнюю спячку. Здесь все чаще стали слышаться мерзкие визгливые голоса птиц, под ногами шуршала мелкая невидимая лесная нечисть. На всякий случай я держался позади кабана на почтительном расстоянии. Мало ли какие идеи бродят в пустой черепушке селянина.
Едва приметная, окруженная хвойными деревьями тропинка внезапно распалась надвое, наткнувшись на огромный безобразный кедр с черным замшелым стволом. Примерно на высоте человеческого роста толстенный ствол обезображивала глубокая, явно сделанная топором застарелая рана.
Здесь селянин застрял надолго. Кружа у подножия дерева, Игорек кланялся, мычал нараспев, кивал головой в ответ на свои мысли, бережно приглаживал свисающие лохмотья мха, однажды даже собрал в стороне горсть высохших прошлогодних игл, присыпав мусором оголившиеся узловатые корни кедра. Вытащив из кармана цветастую ленточку, селянин взобрался на старую, наполовину заросшую рану дерева, привязав свою жалкую тряпку на самую нижнюю из ветвей. Губы Игорька при этих манипуляциях что-то шептали, рот открывался, но мне кабан не сказал ни единого слова, и даже ни разу не обернулся.
Признаться, передышка случилась очень кстати. Сидя на плоском валуне, я отдыхал после перехода, иронично и внимательно посматривая на идиотские шаманские действия селянина. Суеверие и неразвитость разума всегда ближайшие родственники. Меня сильно занимало, с чем придется столкнуться в конце дороги. Суета вокруг кедра выглядела подозрительно. Неужели деревенщина не поверил в историю с бесценными петроглифами и академиками из Новосибирска? Неужели опомнился? Неужели задумал отобрать у меня все деньги, задумал бросить в лесном лабиринте? Если честно, опомнившемуся кабану нетрудно было бы вытрясти мой бумажник, не покидая Осиновку. А обратную дорогу в поселок Виктор Олегович все равно найдет, профессорский ум и инстинкты тигра помогут.
По-летнему доброе солнце нагрело поверхность валуна, но внутри камень оставался холоден, как сибирский январь. Сидеть на валуне было вполне комфортно только несколько первых минут, потом, поерзав, мне пришлось подняться. Невысокий трухлявый пень, удобный сначала, тоже не оказался императорским троном, но хотя бы не прогнал меня слишком быстро.
На обращенном к солнцу боку неприветливого валуна виднелась четкая горизонтальная линия. Тонкая нить, рассекающая камень нашлась на обратной стороне, проходя по всей боковой поверхности округлого валуна. Природа умеет шутить лучше всех на свете. Темная, почти черная прожилка какого-то минерала имела такой удивительный вид, будто валун однажды хватили легендарным богатырским мечом, с единственного удара разрубая надвое.
Кроме кусочка тряпки Игорька, на ветке старого кедра раскачивались и другие ленточки. Как не крути, это удаленное от цивилизации место пользовалось неплохим спросом. Истрепанные, совершенно вылинявшие, превратившиеся в ниточки, соседствовали со вполне свежими, сохранившими отдаленный цвет лоскутами. Суеверие живет в отчаявшихся робких душах. Наверняка в Осиновке имеется целый свод легенд относительно этого дурацкого кедра. Не удивлюсь, если окажется, что кабан специально сделал крюк, без толку гоняя меня по лесу. Бессовестная наглая дворняжка.
– Долго еще ждать?
– не выдержав, спросил я.
– Уже все. Давай сюда, - махнул селянин.
Против моего ожидания, идти пришлось недолго. Выбрав правую тропинку, мы спустились метров на двадцать по крутому склону, оказавшись на небольшой ровной площадке, с трех сторон огражденной плотно стоящими березами. С четвертой стороны, словно лоб вечно спящего в горе великана, широким полукругом выдавалась более светлая скала, поблескивающая крошечными золотыми точками. За шеренгой высоких прямых берез, всего через несколько шагов, площадка внезапно обрывалась. На мой вкус, вид отсюда на тайгу, микроскопическое озерцо и излучину далекой Томи был не хуже, чем с крыши городской многоэтажки или с борта низколетящего самолета.
Через секунду я забыл о природных красотах. Забыл о пропасти, о странном поведении Игорька, о любой из угрожающих мне сейчас опасностей. В точности как валун наверху, скалу на высоте человеческого роста рассекала горизонтальная ровная полоска темного минерала. Под ней, до уровня земли опускался выпуклый, на манер гигантского рыцарского забрала, белесо-серый камень, на котором ясно вырисовывался прихотливо изгибающийся график. Начинаясь у одной кромки, рисунок продолжался по всему полукругу, исчезая незавершенной линией на другом краю.
Справедливости ради стоит отметить, что абсолютно всю поверхность светлой скалы покрывала беспорядочная частая сеть крупных выщерблин, длинных росчерков, как паутинка тонких царапин и коротких черточек, но по-взрослому осмысленной и в каком-то смысле завершенной мне показалась всего лишь одна, самая продолжительная, самая глубокая линия. Примерно в середине график на протяжении доброго метра был истерзан, затерт, сколот, полностью уничтожен, покрыт безобразными рытвинами. Вероятно, здесь активно поработали человеческие руки, и так заинтересовавший меня осколок в сарае Игорька когда-то красовался в центре петроглифа. Вандалы. Безмозглые варвары. Проклятые деревенские мародеры.
– Пришли. Чертов Лоб, - зачем-то сказал селянин.
Едва расслышав Игорька, я кивнул. Это и без лишних слов было очевидно. Воистину, молния безудержной фантазии поразила того, кто некогда назвал скалу Чертов Лоб. Полагаю, намного грамотней прозвучало бы, например, Лоб Черта. Вот мой провожатый настоящий чертов лоб, здоровенный и ограниченный, а скала больше походит на забрало великана. Лично мне сразу и откровенно четко увиделся покоящийся в недрах горы былинный богатырь в полных боевых доспехах. Скрытый в лесу утес стоило окрестить, допустим, Добрыней Никитичем. Впрочем, Чертов Лоб или Добрыня Никитич, разница не великая, на щепотку скудоумной безденежной романтики.
Вытянув руки, я ощупывал каждую линию рисунка, каждый отрезок, представляющийся мне не иначе, как отдельными свечками графика торгующейся на электронной бирже ценной бумаги. Все оказалось очень и очень просто! По пути к своей цели мне мерещилось, что финальные шаги преградят тысячелетние лианы, дымящие факелы, древние скелеты, паутина, полицейский наряд, мумии, суровые дружки Игорька с обрезами, алтари, на которые как можно скорее необходимо поставить груз, пока все сокровища не рухнули в огнедышащую преисподнюю и, разумеется, все бесконечное многообразие хитроумных ловушек. Лишний повод заметить, насколько бесполезная вещь, это воображение. Жизнь описывается единственной короткой формулой, пока мыслишь элементарными житейскими категориями и не поднимаешь, принесу себе соболезнования за увлеченность, подол горизонта.