Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Шрифт:
Рядом хищно засвистела коса.
Булат с воплем поднажал, прикрывая друга. Спину и бока специально оставил незащищенными. И трупы предпочли более доступную жертву. В желтоглазого сотрудника бюро вцепились. Мгновение – и его поглотит черный мертвый ковер. Но он всё равно с довольной миной косил только тех, кто тянулся к напарнику.
Лунослав, не помня себя, закричал. Взлетел к жертвенникам. Насмехавшееся лицо Пелагея стянули ростки испуга.
Тяжелая головка колуна врезалась в посох некроманта.
Взметнулись призрачные искры. По депо прокатилась изумрудная, мутная волна. Половинки некогда могущественного артефакта с жалобным стуком упали на бетон. Мертвецов словно обесточило, и они обмякли, вернувшись к изначальному состоянию смерти – покою. Депо будто переродилось, став похожим на промозглую братскую могилу. Лишь лампы дневного света продолжили с безразличием обличать безжизненный кошмар.
– Вот черт! Во-от че-ерт!.. – Булат припал на колено и привалился на чье-то ледяное тело. Устроился как в кресле. С шипением убрал дрожащие руки от косы. Подул. Казалось, он не один час тормозил ладонями по асфальту – или по кухонной терке.
Пелагей откинул хрипевшего лабрадора. Поднял обломок посоха с навершием: огонек средь короны дланей едва мерцал. Прижал к груди. Швырнул в чертовидцев гневный взгляд.
– Я вас прикончу. Оборву ваши сраные жизни! Смешаю с червями и дерьмом!
Лицо Лунослава исказилось, словно он вспомнил что-то донельзя мерзкое. Ноги сами поднесли к Пелагею, а руки – вскинули Злоруб. Он будто со стороны услышал свой истеричный крик. Катились слезы. Он не мог найти тварей, что использовали его для смертей невинных. Но в его силах – хоть как-то заглушить боль.
И будь он проклят, если не попробует сделать это сейчас.
Злоруб, обладая зыбкой силой кошмаров, с легкостью перерубал плоть некроманта, которую не взяло бы ничто другое, кроме разве что Костяной. Пелагей с визгом отвернулся, закрывая собой обломок посоха. Сталь врубалась в плечи, колола ребра, крошила ключицы. Но кровь не текла. Просто собиралась в зияющих ранах, словно вода – в следе, оставленном в заболоченной местности.
– Прекрати!.. – прошептал Пелагей, задыхаясь.
Его спина напоминала перепаханное, залитое кровью поле. Шатающимся маятником он попятился в комнатушку с трубопроводом. Во вскрытой трубе всё так же бурлила вода.
Лунослав посмотрел в перепуганные глаза маньяка и убийцы:
– Прекратить?.. Никогда! Слышишь?! Никогда!
Пелагей нащупал позади погнутый металл – и откинулся в разорванный зев трубы.
На лепестке металла остался сорванный кроссовок.
Поток с всхлипом втянул некроманта, унося к водонасосной станции. Темнота сомкнулась. Ревущий шум оглушал. Глотки воздуха приходилось вырывать у змеящейся колонии пузырей, достаточно крупных, чтобы нырнуть в них головой.
Пелагей с содроганием тянул улыбку. Да, он утратил контроль над тоннами мертвой плоти, но в посохе оставалось еще достаточно сил, чтобы дотянуться до гребаного пса. Мутный огонек, откликаясь на волю хозяина, подсветил бегущие потоки и проносившиеся заклепки на сферических стенках трубы.
А потом Пелагей с жадностью разинул рот и сделал глубокий вдох, наполняя легкие пенистой водой. Он еще вернется. О да! Пусть не сегодня и даже не через месяц, но он даст пинка этому миру! Предсмертная агония выгнула его дугой.
Слабый голосок посоха едва слышно прошептал: «Оторвись по полной, крепыш».
Как только некроманта утащило в трубу, Костяная и Злоруб пришли в норму: колючки опали с рукоятей, точно иголки – с умирающей ели. Булат присвистнул и побрел к напарнику. Мышцы звенели. На несколько дней можно смело забыть о скакалке. Да здравствует пенное! Он скользнул взглядом по завалам и холмам смердевших тел, кое-где лежавших слоем в метр. Задержал взор на жертвах Пелагея, встретивших конец в плену бетонных лежаков.
– Мы не знали! – с нажимом сказал Булат. Но совесть и так молчала: им с товарищем не в чем было себя винить.
Лунослав поспешил к жертвеннику, на котором дрожала единственная выжившая. Трясущимися руками ослабил ремни.
– Вставайте, вставайте. Как вы?
Софья судорожным движением разорвала червя на губах. Извивающееся тельце с неохотой покинуло канавы ранок. Донимали головокружение и жажда – спутники кровопотери. Она пережала запястье и оглянулась, всплеснув темными сосульками волос. Искала его.
Притихший Гендальф лежал в четырех метрах от первого жертвенника, на путях, рядом с оранжевой стойкой домкрата для подъема вагонов. Лабрадор доживал последние секунды.
Софья подбежала к псу, плюхнулась рядом. Бережно положила его голову себе на колени.
– Генди! Хороший мой мальчик!.. Ты справился, Генди! Справился! Привел помощь. – Слезы душили ее, стискивая голос до сипящего шепота. – Я люблю тебя и никогда не забуду, мой верный друг! П-прощай… Умирай спокойно…
Лунослав и Булат в молчании наблюдали. Их лица напоминали опустошенные каменные маски.
Гендальф открыл глаза. Он хороший мальчик, он смог. Но сможет и еще кое-что.
Карие зрачки окончательно побелели, приобретя цвет мутных камешков. Из пасти вырвался тоненький стон. Лабрадор потерся головой, будто нежась в руках хозяйки, – и вцепился ей в бедро левой ноги, повыше колена. Клыки пробили джинсы и сразу глубоко вошли. Челюсти, будто ковши экскаватора, принялись рыть кровавый котлован в плоти, соскабливая зубами мясо с бедренной кости.
Софья в ужасе и непонимании завизжала. Замолотила кулачками по голове мертвого питомца. Каждый ее удар счищал кожу с головы Гендальфа, оголяя череп. Болевые ощущения казались черным колодцем, на дне которого плескалось забытье.