Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Шрифт:
Позже вкусивший человеческой крови дровосечный инструмент попал в полицию, лишая там всех покоя и сна. Питонин передал колун бюро, и аура кошмаров прекратила терзать его людей. И Лунослав, в отличие от Булата, подошел к выбору имени оружия куда вдумчивее.
Для колуна подобрали отличную перевязь из шорно-седельной кожи, охватывающую два плеча так, что головка Злоруба торчала над правым. Лунослав набил немало шишек, привыкая к положению артефакта за спиной.
Вдобавок он чувствовал, что Злоруб еще унаследует свою историю.
Булат взглянул на товарища, шагавшего в глубокой задумчивости в сторону метро. На лице – ни следа от боязни замкнутых пространств. А уж клаустрофобия в кладовке с фобиями Лунослава занимала далеко не последнее место.
Они спустились по гранитным ступеням, миновали снесенную раздвижную решетку. Скользнули взглядами по намалеванной на стене надписи, оставленной диггерами: «ПРИХОЖАЯ САТАНЫ: ЗАНЕСИ ЛАВРОВЫЙ ВЕНОК И СЕРДЦЕ». Зеленоватая мгла с равнодушием приняла их в свои объятия.
– Лунтик, а как же «задыхаюсь» и «чертовы стены меня раздавят»? Куда всё подевалось? Уж больно ты грозен, как я погляжу! Откуда стальные нервишки?
– От пыток, вестимо. Отец, слышишь, рубит, а я… – Лунослав осекся, сообразив, что против воли подыграл товарищу, частично переделав небезызвестное стихотворение Некрасова на свой лад 26 . – Не дури голову! В ней и так… всякого.
– Хозяин – барин. Напьешься – сам жилетку для стихов попросишь.
Они вошли в вестибюль метро. Сверхъестественное изумрудное сияние, шедшее из недр подземки, приглушало искусственное освещение. Гендальф поджидал их в распахнутой кабинке контролера-кассира. Он сидел на пыльном стуле и неотрывно смотрел на неработающие эскалаторы, убегавшие в зеленоватую глубь. Ощущался сладковатый аромат смерти, от которого хотелось бежать без оглядки.
26
Стихотворение Н. Некрасова «Крестьянские дети». В оригинале приведенные строчки звучат так: «Уж больно ты грозен, как я погляжу! Откуда дровишки?» «Из лесу, вестимо. Отец, слышишь, рубит, а я отвожу». И так далее.
Булат принюхался:
– Кто враг?
– Судя по вони, либо дохлый сыр, либо твои носки после бассейна. – Лунослав повел носом, и его едва не вырвало. Сердце бешено заколотилось. – Это птомаины. Они же – трупные яды. Кадаверин и путресцин. Запах разложения белка.
– А можно по-человечески?
– Так п-пахнут трупы.
Булат со вздохом оглядел себя. Чистым, похоже, оставалось быть совсем недолго.
– Зараза. Гендальф, ты идешь?
Пёс наблюдал танцующие огни. Вспышки мутно-зеленого пламени манили его… к хозяину, к Человеку-в-Капюшоне. Словно с некротической заразой, подхваченной с укусом трупа, он присягнул на верность истязателю хозяйки.
Гендальф заскулил, боясь нового себя, который таращился тогда из лужи. Побежал вниз по эскалатору. Он должен во что бы то ни стало довести собачьих богов до хозяйки. Должен! Потому что только так и поступают хорошие мальчики!
Оставив позади турникеты, сотрудники бюро последовали за собакой. Казалось, эскалатор вёл в некую зеленую бездну, где власть имела только смерть.
Какое-то время Лунослав автоматически спускался за Булатом, шагавшим с косой вразвалочку. Но потом что-то изменилось. Неясная тревога, преследовавшая его с момента возвращения человеческого облика, наконец-то обрела четкие, осознаваемые контуры.
Лунослав остановился и обхватил ладонью липкий лоб, будто его мучала мигрень.
– Булат, слушай. А я… я – цел?
– В смысле? – Булат на всякий случай пробежался взглядом по эскалатору. Ничего. Лишь Гендальф всё так же спускался вниз, будто очарованный чем-то.
– К-кажется… кажется Черномикон забрал часть меня.
– И что бы это значило? Мне гадать? Ты теперь обрезанный?
– Я серьезно!
– Стой смирно. – Булат осмотрел напарника. Поцокал языком. – Черт возьми, а ведь ты прав: прямо видно, как она едет!
Лунослав не на шутку перепугался:
– Кто едет? Что едет?!
– Твоя крыша! Успокойся. Ничего нового: всё тот же беспокойный умник. Пошли уже.
Однако Лунослав чувствовал опасное изменение внутри себя. Будто где-то от подбородка и до таза натянули струну, что вот-вот должна была лопнуть.
Преодолев последние метры эскалатора, они вышли на станцию. Бронзовые буквы «БАЛТИЙСКАЯ» приобрели оттенок многолетней патины. Электропоезд, застывший в западном туннеле, напоминал исполинский выдавленный стержень. Изумрудная мгла, будто гонимая ветром, вытянутым веретеном тянулась вдоль железнодорожных путей.
– А тут довольно узко, – заметил Булат. Ему совсем не понравились доступные шесть с половиной метров платформы, и без того уменьшенные колоннами. – Можно мизинец отдать, чтобы эта фраза пригодилась в другом месте.
Трусивший впереди Гендальф вдруг замер, точно вкопанный. Оглянулся. Язвы на морде и тошнотворное изумрудное освещение придавали ему вид сторожевого пса смерти. Он неотрывно смотрел куда-то за спины молодых людей. Шерсть на загривке вздыбилась.
До Лунослава наконец дошло. Страх пронзил его ледяной иглой, приподняв волосы на затылке.
– Что-то позади нас, да?.. – Ноги словно забило ватой, прилипшей к полу. Вспомнилось, как они два месяца назад шагали ночью по рельсам, пока за ними ползла разрубленная пополам покойница. Ползла и чем-то постукивала, постукивала, сводя с ума. Призывала оглянуться… чтобы прикончить. – Господи Боже мой! Как на чертовом Шлагбауме! Рельсы, т-темень и зло во тьме царапается!..
Булат расхохотался, хлопнул напарника по плечу:
– Так и знал, что твоей яйцекрутости только на пять минут хватит!
Лунослав выдавил неуверенный смешок, и они обернулись.
Из туннелей с путями, ведущими в оборотный тупик, куда обычно заезжал подвижной состав для смены направления, валили те, кого впитала и отвергла смерть.
Десятки и десятки мертвецов, толкая перед собой волну влажного зловония, забирались на платформу. Сочившиеся трупным салом диггеры, чьи тела так и не стали достоянием криминальных сводок. Вырванные из могильных коконов обитатели кладбищ, шествовавшие в траурном рванье. Ледяные постояльцы моргов, перетянутые швами. И мертвые горожане. Первой плелась кроха с удивительно синими глазами. Она запнулась, и ее с безразличием смяли.